кланялись безысходно, трепетали пожелтевшей листвой и сбрасывали ее, роняя наземь, словно плакали желтыми сухими слезами. Все попрятались, отсиживаясь в производственных помещениях, лишь только бездомные собаки слонялись понуро по топкой уличной слякоти в поисках пищи да в поисках мало-мальского укрытия.
Дождь перестал. Только ветер пел свою заунывную песню, терзая последние остатки листвы, свистя и завьюживая у зданий.
Женщина по крутой лестнице вылезла из железобетонной ямы, запыхалась и присела на влажную скамейку передохнуть. В воротах появился мокрый и грязный Шерхан. Он ступал одеревеневшими лапами на сырую твердь асфальта болезненно, натужно и старчески. Лишь только неунывающий хвост, как всегда, стоял трубой. Кобель медленно проплывал мимо женщины, а в его глазах она увидела кричащую скорбь и муку. Он заметил жалость в ее глазах и остановился рядом. Подошел к ней ближе, положил ей на колени свою клыкастую морду. Он чувствовал, что, возможно, надвигалась его последняя, пятнадцатая зима.
Хотя Шерхан презирал их, но в порыве тоски возжелал человеческого участия, захотел, чтобы его пожалели и хоть раз в жизни приласкали. Он смотрел на нее преданными глазами и просил ими простого участия и ласки.
Женщина брезгливо и с опаской легко толкнула его от себя.
– Ну, еще… старая колода! Иди отсюдова!
Шерхан неохотно убрал свою морду с колен, глубоко и печально вздохнул и пошел к размокшей, разваленной горе мусора.
Он так же набегами появлялся на территории, доедал за Капой остатки пищи, навещал свою кучу и неторопливо уплывал, как корабль, к неведомым берегам. Когда Капа облаивала его, он задирал морду вверх и слушал ее заливистый, молодецкий лай. Радовался хоть тому, что кто-то с ним ведет беседу, хоть кто-то обращает еще на него внимание.
Капа никого не могла равнодушно пропустить мимо. Она была подвижная, верткая и жизнерадостная. Если проходил мимо свой человек – оживленно орудовала хвостом, высоко подпрыгивала и била лапами его по бедрам, вытягивалась всем телом, подставляя голову к рукам, чтобы ее гладили и хвалили. Если видела чужого – отчаянно бросалась к нему со звонким, пронзительным лаем, защищая все, что ее окружало.
Последнее время она быстро росла. Она вытянулась, лапы стали длинные, глаза стали большие, сияющие веселым азартом, уши встали торчком. Она приобрела формы девицы, но кобельки ей еще не интересовались.
Капа росла и не гнушалась едой. Люди обратили внимание на ее тайные походы на мусорную кучу. Ночи она проводила в помещении огромной станции, а днями, когда прекращался дождь, и ветром подсушивало асфальт, бегала по территории, лаяла на ворон, грелась на слабом и редком солнце, ела, что человек пошлет.
Но однажды, как бы спохватившись, люди обратили внимание на то, что у Капы пропал аппетит. Она почти перестала есть.
Капа лежала на бетонном полу станции
