как Лева цитирует письма XIX века» – она «учится на филологическом, поэтому сразу распознает стиль». Она «рада увидеть» его на Литейном через два дня. В пять.
Хорошо еще, что в Тильде, в ее неопределенные двадцать, оставалась толика девичьего озорства. В письме не обнаружилось ни одной языковой ошибки – и только в одной фразе на самом видном месте, перед простейшим «когда», отсутствовала запятая.
Я понял: это не небрежность, а своего рода кивок. Знак, что Тильда одобрила послание, на которое отвечает. И в то же время недостача запятой выглядела милостивым авансом Леве, который, сказать по правде, не слишком грамотно писал. Моя уверенность, что отношения Левы и Тильды начались с неправильного имени, подтвердилась: единственным намеком на каллиграфическое лицо, единственным моментом в письме, когда девушка, похожая на титло, показала себя – оказался пропуск, нехватка.
Через два дня Лева и Тильда встретились. Свидание началось на Дворцовой площади (парочка вообще тяготела к запятнанным историческим местам – однажды они назначили время у Медного Всадника). И оно прошло хорошо. Лева и Тильда начали, как тогда это называлось у влюбленных молодых людей, «встречаться».
Я пару раз видел, как они бредут по улицам, прикрывая лица от холодного солоноватого ветра, втягивают головы в плечи, точно птенцы, и по-детски беззащитно держатся за руки: короткопалая ручка Тильды в красно-желтой вязаной перчатке прячется за длинными, тонкими когтями мужского запястья. Лева, заметив меня, приветливо махал свободной левой рукой. Тильда стеснялась и кокетливо склоняла голову еще ниже.
Зима только начиналась: снег лежал не серый, а бледно-желтый. И чем дольше он лежал – тем больше желтел. Серо-зеленые фасады, сквозь которые протискивались влюбленные, походили на бочкообразные буквы, составлявшие слова и фразы на древнем, вымершем языке. Город походил на мокрую книгу со слипшимися страницами – но в какой бы его части ни оказывались Лева и Тильда, фасады источали молоко и мед.
Один раз я присутствовал при свидании. Случайно. Лева и Тильда договорились встретиться в белом кафе на Гороховой, а я припозднился с уходом оттуда и успел заметить, как Тильда, хлопая стеклянной дверью, вбегает в зал. Нервно сжимает руки перед животом, оглядывается в поисках Левы. Наконец, видит его в углу, у окна – и в ее глазах загорается пожар, сжигавший древние города. Лева тоже замечает Тильду и неловко машет рукой, едва не сбивая рукавом потертого пиджачка чайную чашку. Он смотрит только на нее: на неопределенного цвета пуховичок, на бледное лицо, на котором зимой почти не осталось веснушек, и вещи вокруг, белые столы и стены сгорают, оставляя вместо себя серые пустоты. Мир исчезает, как будто его никогда не существовало. Остается одна только девушка с неправильным именем. Одна Тильда.
И еще – вещь, которая изумила меня не меньше, чем когда я увидел Леву и Тильду
