из земли древний папирус. Он почти сразу понял, что Тильда вычеркнула его из жизни, как запятую перед «когда» в ответе на первое письмо. Вероятно, он желудком почувствовал ошибку с именем, о которой я говорил ему с самого начала. Расставание было предопределено: только последнее вычеркивание, пропуск последней любовной буквы окончательно превращал титло в тильду.
Лева ссутулился сильнее обычного и стал похож на лохматую, покрытую перьями запятую.
– Ты похож на тощую кому, – насмешливо сказала Тильда.
Лева ничего не ответил и отвернулся. Какой-то школьник вдруг громко хлопнул дверью букинистической лавочки. Любовная история закончилась под звон пошлого золоченого колокольчика.
Когда Тильда скрылась за поворотом, Лева вдруг заметил меня, сжал слабые кулаки и сказал:
– Мне пора. Я должен все это записать.
Это и оказалось самым невероятным в моей истории. Вместо того чтобы понять, как губительны и опасны слова, доведшие Леву до разрыва с Тильдой, он с новой силой поверил в них.
Только в этот момент я с очевидностью понял, что Лева – мой. Понял так ясно, что даже удивился, как я с самого начала этого не заметил. Теперь Лева до конца жизни будет писать. Я, как наяву, увидел его через десять лет: он доканчивает второй роман и не может остановиться, хотя давно понимает, что спасение, как с Тильдой, больше не повторится, что он губит себя, обрекает себя и своих героев на путь, который прошли все, от желтого дворянина до Башмачкина.
Тогда я сделал то, ради чего веками хожу по сизому от ветра городу. Я протянул Леве простецкую шариковую ручку и сложенный вчетверо лист чистой бумаги, которые обычно ношу в кармане пальто. Перо и бумага. Мой вариант того, что на других языках называют – контракт. Бородатый карлик за витриной букиниста, увидев жест, плотоядно оскалбился. Лева, разумеется, ничего не понимал. Пока я объяснял ему, что значат эти ручка и листок бумаги, начал накрапывать холодный дождь. Капли падали на темно-серый асфальт и складывались в малознакомые чужеземные буквы. Кажется, над одной из них промелькнула печальная улыбка тильды.
Цветение
Бродя по полутемному городу, я ощутил странное желание тебе написать. У нас, по эту сторону жизни, зима. Земля белеет, как саван. Деревья похожи на черные вороньи перья, усыпанные известкой.
И еще ночь. В полутьме дома серые, как обелиски на монастырском кладбище. Том самом, по которому мы когда-то гуляли с тобой. По колено в снегу, промочив ботинки и уже не надеясь найти могилу первого русского европейца, попавшего в сумасшедший дом.
Или это было не с тобой? Память подводит меня. Тогда, может, с тобой случилось другое. Заледенелый полутемный вокзал болотного зеленоватого цвета. Я стою у переполненной урны под эстакадой. Серый, желтый, болезненные цвета. И тут появляешься ты, раскрасневшаяся, будто час бежала на лыжах. Или, если
