он понял, что сейчас закричит. Сказал об этом М. Она сказала: здесь можно кричать. Но он сам испугался подступавшего крика: неконтролируемого, совершенно звериного, бескрайнего. Сквозь удерживаемый крик поймал понимание: там что-то очень плохое делают с ним.
М. остановила это. Лу, с трудом заставляя себя дышать, сказал: не пойдем туда. М. показала ему стакан с водой, стоящий на столе рядом с ним. Ему не сразу удалось взять стакан. Как будто руки слабые, тяжелые, плохо управляемые. Он обхватил кружку двумя руками, с трудом поднес ко рту. Видел глазами, чувствовал руками стеклянный стакан, а память настаивала: это кружка. Железная? Из какого-то металла.
Почему-то вспомнил прочитанное давно: после пытки электричеством не дают пить воду, опасно. Несколько дней потом пытался найти в интернете причину, не нашел.
После короткой передышки они продолжили работу. И вскоре он сложился, наклонился на колени и покачался так. Без слез, но очевидно и определенно он оплакивал себя.
И вдруг сверху, по спине, прокатилась неожиданная и сильная волна. Ему стало совсем просто и легко. Спокойно и уверенно.
Он записал об этом:
«Не знаю, как это вообще возможно, – но, кажется, я справился».
In treatment. На что он опирается
Я сказал Анне:
– Очень страшно думать, что не можешь доверять своим мыслям, своим чувствам. Всё что угодно может означать всё что угодно. На самом деле может быть всё не так. Страшно, когда то, на чем стоит твоя гордость, твое достоинство, – может оказаться иллюзией.
Тут она спросила, где эти гордость и достоинство у меня в теле, и я весь распрямился – и заметил, как интересно я распрямляюсь: не за шкирку, не за хребет себя вздергиваю, а от верхней части живота, от той части пресса, изнутри наружу.
Она сказала, что содержательная часть действительно может оказаться фантазией. Но процессуальная часть – в теле, вот она. Она точно есть, больше мы ничего не знаем, ни что ее порождает, ни откуда она берется.
Я согласился: не знаем.
Я сказал про «чувство победителя», которое у меня есть, поверх ужаса.
Важное достижение: после сорока пяти минут переговоров, временами перемежаемых шуточками и смехом (с комментариями про напряжение, которое нарастает), мы все-таки пришли туда, где у меня оцепенение. И я его показал и рассказал, как оно происходит и как мне в нем. Как оно затягивает, засасывает, будто воронка муравьиного льва, всё глубже и глубже. Невозможно пошевелиться – телом, невозможно выбраться – душой. И показал, как я все-таки из него себя выдергиваю: на раз-два, по команде самому себе. И я все-таки в конце концов смог сказать «эти суки».
Как будто всё это было на самом деле, как будто эта «память» – истинная и настоящая правда про меня.
– Там то, что для меня так важно. То, что я смог. Надеюсь, что смог.
– Там твоя победа?
– Я надеюсь. Я надеюсь.
Выписки
«Агностицизм
