style="font-size:15px;"> И вот так оно виделось, виделось – сквозь то, что есть здесь на самом деле. И вдруг всё это здешнее отдалилось, и со мной заговорили эти люди. Я вдруг поняла, что это почему-то история про Катерину, и что Катерина убегает от какой-то беды.
И что она любит Симона.
И что Симон гей.
Э-э-э, сказал внутренний критик, а ну, стопори. Какие еще геи, что ты о них знаешь?!
А ничего, сказала я.
Ну и молчи, сказал Третий голос, свистевший сквозняком, и пиши.
И я стала писать.
В этой истории сразу, очень быстро оформился страх военного переворота. Я сама краешком захватила только один недоворот – 1991 года в Москве. Но тут был совсем другой страх. Он шел из детства, из того, что мне десять лет, я лежу на военной игре в чистом поле и грызу полынь, ожидая «вспышки слева»… И, о нет, из еще более раннего детства…
Я не знаю, как именно получилось, что я этого боюсь. Может быть, важно, что мне в тот день с учетом поясной разницы исполнилось три года. Но я всегда боялась – и боюсь до сих пор даже думать и вспоминать: Сантьяго. Вальпараисо. Это для меня крики, а не названия мирных прекрасных городов. Чили – это как вопль просто.
Поэтому я сама не заметила, как город превратился в Барселону (не знаю, почему?), но только не в нашу – с Гауди, домом-шишкой и прочими чудесами, а в Барсину, как она называлась при Гамилькаре еще…
И вот я, двадцатисемилетняя молодая мать, пишу о том, чего вообще не знаю, помещаю этих людей в обстоятельства, которых не знаю, и к тому же отчаянно и нарочно меняю результат на обратный (в тексте у меня мятежников всё-таки повыгнали), но я ничего не могу сделать с тем, что погибает главный герой… И только не могу, не могу я убить его так, как мне шептали, и погибает он у меня там от шальной пули, но всё же на посту, потому что он там в центре событий…
В этом рассказе были совершенно удивительные, нетипичные для меня тогдашней персонажи – например знахарка и психолог Уна. Солдат Моисей. Матвей, человек со следами явной промывки мозгов… Сама Катерина, почему-то оказавшаяся чешкой… Симон…
Писать его было для меня – что ходить по льду, да еще и с выкрутасами. Но потребность была очень настоятельная. «Пиши», и всё тут.
И я написала.
Так этот рассказ и лежал у меня в папочках, а через пару лет я устроилась на работу в здание с подсолнухом на стене. Точно как в том рассказе.
И я стала чего-то ждать внутренне. Непонятно чего.
Это было вполне производственное здание, подсолнух был совершенно сельскохозяйственный, но всё же – абсолютно реальный бронзовый подсолнух. Его при мне привезли и на стену прикрепили (завод был с иголочки, новехонький).
Прошло еще несколько лет с момента появления подсолнуха, и я познакомилась с Лу.
Одна из первых мыслей, когда я узнала о нем немного больше, была: «А вот и геи…»
