символистов, и бутерброд с полукопченой колбасой; Кай достал его и жадно съел; на клавиатуре – полупустая пачка красного «Честерфилда». Тут приехал Матвей; «что-то случилось?» – «блин, просто вышел на море посмотреть, не рассчитал», – «башку снимут», – «ага», – «покурим?» Они вышли на лестницу; курили в одно из окошек-бойниц; далеко – за камнями, за дорогой – огни самого странного города на свете, похожие на причудливую неоновую рекламу, ром и кока-кола; на губы попадал соленый дождь. «Опять дождь?» – «да, мать его за ногу, третью неделю, ничего себе, да? да еще ливень такой, за шиворот, до такси не дозвониться, вечер пятницы, пришлось торчать на солнце, ловить попутку», – «какая сюда попутка?» – «не знаю, но дядя довез, полная машина вещей: книги, овсяное печенье, газеты, клетка с хомячком», – «беглец?» – «наверное».
Потом Кай надел куртку, вышел из маяка, машина – узкая, черная, низкая, словно гондола, а салон маково-красный, стояла у самой двери; Как погладил ее и поехал, курил и курил, он любил «Честерфилд», – и слушал, что ставил Матвей: «ганзов», Metallica, саундтрек к «Угнать за шестьдесят секунд»; из-за дождя и ухабин на дороге до города иногда сбивалось на соседнюю частоту – «Радио-любовь», куда звонили всякие девчонки и беспрерывно хихикали; все было так, как надо. Сердце Кая билось, словно он опаздывал. Вот кинотеатр – только «Титаник», сеанс в три часа ночи, свет над афишей гас из-за дождя, опять загорался, и лица ДиКаприо и Уинслет словно подмигивали Каю: «ты выиграл свой счастливый билет».
Тормознул возле супермаркета, купил кофе и виноград; и немного постоял под дождем – соленым, сладким; он боялся ехать домой, боялся позвонить, хотя прошел сквозь миры, потерял те накопленные, сбереженные годы-розы ударом света в сердце, увидел Темную Башню, а мало кто выживает после этого – тогда уходит в пустыню, становится святым; Кай стоял и мок, до самой кожи, все насквозь: куртка, футболка, трусы; потом поехал. Дом стоял, как еще одна башня, – и горело только одно окно наверху. Дверь грохнула; в лифте оказалась надпись: «У Бретта глаза цвета ветра»; Кай ровно доехал и остановился на двадцать седьмом, вышел; площадка полна вещей: велосипед, мешки с обувью, осеннее пальто, корзина с хрусталем… Кай поднялся по ступенькам – и толкнул дверь, как Гладиатор, в тот мир, синюю, сияющую, и увидел прихожую, в которой стоял открытый, сохнущий зонтик; а на полочке для обуви лежал пакет новых книг, и где-то в комнатах пело радио – что-то битловское, прекрасное, раннее; и в ванне плескалась вода; и шумел чайник.
– Кай, это ты? – крикнула она звонко, сквозь радио. – Мы в ванной, иди к нам, у нас тепло и пахнет жасмином.
Кай привалился к косяку двери, потому что на секунду разорванное, отданное сердце напомнило о себе – от счастья заныло, как в непогоду раненая рука; а потом он забыл и Темную Башню, и звезду Энджи – он дома, он дома.
Save a prayer
Однажды класс Макса вывезли на экскурсию в один из самых знаменитых мировых музеев,
