style="font-size:15px;"> – Лежалый товар, – включился в игру Кирыч.
– На крайний случай, можно сдать в аренду, – сказал я, критически разглядывая марусины костлявые прелести, – Тогда ты, Кирыч, будешь сидеть на кассе, я – на телефоне: «Хотите Марусю в рассрочку? Нет проблем. На шесть месяцев – пятьдесят процентов предоплата».
– Почему это меня замуж? – вскрикнул Марк.
– А кого еще? – удивился я, – Не меня же. Я слишком умный. Таких старички не любят. В моих глазах видны их недостатки. Кирыч толстый и волосатый. Он, конечно, мог бы сыграть роль Господина. Но все мазохисты почему-то бедные.
– Потому и бедные, что мазохисты, – сказал Кирыч.
– Остаешься только ты. Внимание, на торги выставляется королева красоты Маруся Курчи! – заорал я сирени за окном.
– Моя фамилия Курчатов, – строго сказал Марк.
– Да хоть Куродыров, – отмахнулся я, – Имей ввиду. Жрать в доме нечего. Денег нет и не скоро появятся. На рынке продажной любви наше с Кирычем старое мясо вряд ли будет пользоваться спросом. Ты единственный в этом доме, кого можно рассматривать, как сексуальный объект.
О формуле идеального любовника «красота помноженная на глупость равно бесподобный секс» я дипломатично умолчал.
– И вообще, – добавил я от чистого сердца, – Как мне надоело это жалкое существование. Перебиваемся с хлеба на воду…
– Работа – дрянь, – добавил красок к душераздирающей картине Кирыч.
В нашей троице нет трудоголиков. Но в принципе мы готовы отдаться любимому делу. Беда в том, что оно еще не нашлось, а есть те, что помогают не умереть с голоду. Я пишу глупости для газет, на которые (и на газеты, и на глупости) даже смотреть противно. Спекуляции акциями, которые проворачивает Кирыч обогащают клиентов его банка, но почему-то мало сказываются на собственном благосостоянии. Марк впаривает дуракам страховки на случай всемирного потопа, хотя у самого даже медицинский полис куда-то потерялся.
Мы – каждый по-своему – терпеть не можем свою работу, но вынуждены смириться, надеясь, что рано или поздно выход найдется.
Лучше, конечно, раньше.
– К нам в банк один пожилой немец приехал, – задумчиво сказал Кирыч, – Опытом делиться. Большой, как дирижабль.
– Думаешь, из нашей славной когорты? – заинтересовался я.
– Очень может быть.
– Не хочу толстого! – захныкал Марк, – У меня не получится. Я по-немецки только «Хэнде хох» знаю.
– А я на что? Даром что ли срок в немецкой спецшколе отбывал? – воскликнул я.
– Рыжик! Ты и в постели переводить будешь? – спросил Марк.
Язвит, значит, согласен. За отзывчивость я поставил бы Марку памятник. Это единственное, что примиряет меня с его существованием. Нет такой авантюры, в которую бы Марк с удовольствием не ввязался. В сентябре он на спор украл килограмм
