style="font-size:15px;"> Ребус отхлебнул пива.
– Я был на месте преступления.
– Хотя бы сделали перерыв на время фестиваля, правда? Что подумают туристы?
Глаза отца Лири лукаво сверкали.
– Пора уже туристам знать правду, – сказал Ребус. Эти слова вырвались у него слишком быстро. Он вздохнул. – Довольно мрачное зрелище.
– Прискорбно. Я беру назад свои легкомысленные слова.
– Что поделаешь. Это естественный способ самозащиты.
– Да, вы правы.
Ребус знал это по себе. За шуточками, которыми он обменивался с доктором Куртом, тоже стояло инстинктивное желание убежать от очевидного, непоправимого. И все равно перед мысленным взором Ребуса с прошлого вечера постоянно возникало прискорбное видение – висящее, вытянутое тело молодого человека, которого они еще даже не опознали. Эта картинка останется в его мозгу навсегда. На ужасы у всех фотографическая память. Он выбрался из тупичка Мэри Кинг и увидел, что Хай-стрит сверкает фейерверками, по улицам бродят толпы людей, которые разинув рот смотрят на синие и зеленые вспышки в ночном небе. Фейерверки запускали из замка – это был завершающий аккорд парада военных оркестров. Меньше всего ему в тот момент хотелось говорить с Мейри Хендерсон. Он даже осадил ее, чтобы не приставала.
«Ах, как нехорошо», – сказала она тогда, не сдаваясь.
– Ах, как хорошо, – сказал теперь отец Лири, поудобнее устраиваясь в шезлонге.
Даже добрая порция виски не стерла из сознания Ребуса жуткую картину. Разве что смазала углы и края, отчего то, что находилось в центре, проступило особенно резко. Выпей он еще виски – образ стал бы еще резче.
– Мы ведь здесь ненадолго? – спросил Ребус у священника.
Отец Лири нахмурился:
– Вы имеете в виду здесь, на земле?
– Именно. Мы приходим сюда слишком ненадолго, чтобы наше пребывание здесь имело какое-то значение.
– Скажите это человеку с бомбой в кармане. Каждый из нас имеет здесь значение.
– Я говорю не о человеке с бомбой. Я о том, как его остановить.
– Вы говорите о том, что такое быть полицейским.
– А, ладно, может, я вообще ни о чем не говорю.
Отец Лири позволил себе мимолетную улыбку, ни на мгновение не отрывая глаз от Ребуса.
– Не мрачновато ли для воскресенья, Джон?
– А разве не для этого существуют воскресенья?
– Может быть, для вас, отпрысков Кальвина, это и так. Вы говорите себе, что обречены, а потом целую неделю пытаетесь свести это к шутке. А вот мы придаем этому дню особое значение.
Ребус поерзал в своем шезлонге. Ему все меньше и меньше нравились разговоры с отцом Лири. Они попахивали прозелитством.
– Не пора нам перейти к делу? – спросил он.
Отец Лири улыбнулся:
– Протестантская трудовая этика.
– Вы пригласили меня сюда, чтобы обратить в свою веру?
– Зачем нам нужен такой мрачный тип, как вы! И потом, мне легче обратить в мою веру штрафной
