к ним средство дезинфекции. Он рассказывает, что в конце позапрошлого столетия толстовство было таким же отмазом от армейки, как и психическая ебанутость, обоснованная справкой сейчас. Ребята приходили в военкомат и говорили, что толстовцы, что не могут убивать, и даже женщин не щупают по причине непротивления злу. А то, что женщины – дьяволицы, известно было каждому после рассказов Толстого про соблазн, хижину и отрезанный палец. Так что пиво мы пьём по отдельности.
Отблески
Надо было забрать шавуху на Нарвской и отвезти её куда-то, где её желали съесть, так что я пристегнул Луи-Семёна за решётку цокольных окон и по лесенке спустился в помещение. Мгновенно (в этом слове при правильной перестановке букв уже скрывается следующее) говном обдало уже на входе. Это удивительный аромат, он и сладостен, и тошнотворен, и манит, и бросает в пот. Всё зависит от настроения и боговдохновлённости. В забегаловке играло какое-то радио, там исполнялись песенки с содержанием приблизительного описания древнего мифического существа – счастливого человека. Все эти песенки смердят подобно шаверме чем-то и отталкивающим, и зовущим, то есть пиздежом. За стойкой находилась женщина с похуистичным взглядом и сладким голоском, меня мгновенно (не забываем переставлять буквы) в голову ударило. Да это же сирена! Я убеждён, что у античных сирен был именно этот взгляд. Учитывая всё, что повидали эти крылатые сладкоголосые девы, не могу представить себе у них влажных, отвёрзтых в бесконечность глаз. Я поинтересовался у Сирены о готовности шавермы и получил ответ о том, что блюдо начнут готовить только сейчас. Такое часто случается. Я уселся у дверей, подальше от эпицентра этого мирка, чтобы сохранять возможность в любой момент вынырнуть за его пределы и приготовился пидорасить каждый уголок этого заведения, пока буду ожидать, чтобы не отравиться отвращением.
Но тут по радио заиграла песня Натальи Ветлицкой, и шаверменная как будто покрылась лаковой позолотой и матовым лоском, как будто воздух расступился и сквозь пространство оголились дыры, из которыхвысвободилось что-то настоящее. Что-то, о чём поют скворцы вечером и синицы по утрам, о чём пишутся картины солнечными бликами на воде, о чём туманно намекает дымка на полянке в лесу. Я сидел и слушал песню об отцветающей осени, о бриллиантах в небе, об обещании вернуться, а ещё о желании объятья. Это было подобно распятию: никто не заметил, но в этом было всё. Несколько мгновений шаверменная перестала существовать в измерении, где преобладают ароматы и усталость, она переместилась в вечность. Шаверменная обрела и смысл, и ценность, вся забегаловка засияла золотистыми красками, даже женщина за прилавком ненароком блеснула огоньком из глаз.
Предвкушая
День начался отчаянно неудачно – меня забросило через мост на выборгскую сторону. Пришлось давить педали в горку и оттормаживать перед солдатиками, которые маршируют здесь, как оловянные, туда-сюда. Луи-Семён хрустел и пел на левую
