покрылся испариной и начал делать «бр-бр-бракованные людишки», то есть ругаться на других в таком запале, что речь опережала мысль. Поразмыслив над перспективами, я решил ограничиться немногословным с ним согласием – стало как-то жаль терзать себя об его негодующий пыл.
Фигура речи
Вчера проснулся с легким несварением в животе. Грешу на жигулевское полторашку, которое, видимо, слишком долго настаивалось в холодильнике, слишком долго ждало нашей брачной ночи, и вот, накопило за это время слишком много обиды и желчи, которая меня и отравила. Но я не роптал на случай, а стойко выполнял свой долг. Я выкатил Луи-Семёна и, преодолевая боль, летал как птичка, разнося нектары и амброзию по адресам богов. Единственное, что грело меня в эту десятичасовую смену, было желанием вернуться домой и поиграть в Корсаров вторых. Несмотря на непогоду и мелкий холодный дождь, что сыпал ебучей стружкой мне в ебальник, я давил педали и, чуть не отрываясь от земли, гнал вперед и только вперед. Цель моя была не в том, чтобы накормить кого-то или подзаработать или покататься по кайфу на велосипеде – я грезил только ею. Я мечтал и по лицу расходилась томная улыбка, как только я про себя произносил свои заветные ожидания. Дома меня ждали вторые Корсары. Я предвкушал, как буду собирать сапфиры и ожерелья по чужим сундукам, как буду рубить скелетов в мрачных подземельях, как буду выполнять хитроумные квесты, как буду обретать ложный отблеск счастья и полноты жизни. Это немного, но, господь Иисус Христос, какая в этом полнота желания.
Когда я закончил смену и приехал домой, то, разумеется, включил ноутбук, и он взорвался. Не так, чтобы унести с собой мою жизнь в придачу, нет. Это было бы слишком романтично. Он просто пернул и пустил неприятный запах жженого пластика по комнате, а заодно и потух. Ноут сгорел, и моя мягкая и безобидная мечта о Корсарах сгорела вместе с ним. Я пососал хуй, фигурально выражаясь. То же происходило и со многим другим, чего мне бы хотелось, что на какое-то время становилось моим избранным сокровищем. Оно мне не давалось, оказывалось невозможным, вильнув жопой у меня под носом, оставляло в одиночестве с запахом чего-то перегоревшего. А как только мне казалось, что счастье возможно, как только мне чудилось, что я могу дерзнуть и получить желанное, мне снова давали по носу хуем. Фигурально выражаясь.
Будь мужествен, глазаст
– А потом на кррусельку…
Я катил по Левашовскому, когда у перекрестка размянулся с ребенком, идущим за ручку с мамой. Он что-то восторженно и возбужденно говорил, заряжая всех вокруг умилением и потливостью глаз – болезнями старости и детства. Это картавое полувопросительное-полувосклицательное и недоговоренное – то, что досталось от него мне. Разумеется, я улыбнулся, а когда отъехал чуть подальше начал и похихикивать в велосипедную раму. Известное дело, что детство – это любимая пора в жизни любого взрослого. Каждому приятно возвращаться
