смотрит на него, и словно очнувшись, отвечает с неожиданной мрачной решимостью:
– Нет, пусть прольется! Лишь бы все изменилось. Так больше жить нельзя.
– Как, родненькая? – Генрих с любопытством смотрит, как Ия наливает себе коньяк, полстакана…
– В ожидании перемен. В ожидании утра новой эры! Оно придет, но сначала на востоке должна вспыхнуть алая полоска крови. Нужна жертва…
Ия поднимает стакан, рассматривает его на свет и пьёт. Щеки её пылают, глаза блещут, она прекрасна, как Валькирия. Робик с ужасом и восторгом смотрит на нее.
– Но, сударыня, у меня дети!.. Генрих обессиленный сидит в кресле.
– Ия, девочка, не надо крови… поставь чайник. Ия сразу меняется, становится нежной и кроткой. – Сейчас, Генрих, сейчас.
Убегает на кухню.
У Генриха видение: восход над горами, между двух гор алая капля восходящего солнца, она все растет, набухает, и вдруг проливается в реку, река загорается алым огнем. Все это – под ритмичную, мучительную, все расширяющуюся мелодию. Внезапно всё сменяется тишиной и лицом Ии.
– Генрих, чай готов… Тебе наливать?
– Я кажется засыпаю… – Генрих закрывает глаза.
Перед ним все еще лицо женщины, но это не Ия, это Мария. Голова Генриха лежит на коленях у Марии.
– Я кажется засыпаю… Мария, знаешь, что я сделаю, когда ты меня бросишь?
– Ты думаешь, я тебя брошу?
– Да. Ведь со мной нельзя жить… Так вот, когда ты меня бросишь, я тебе отомщу. Я заведу себе другую. Я оторву такую девочку – закачаешься. И сделаю так, чтоб ты узнала об этом.
– Да, я узнаю об этом. И тогда мне станет тебя жаль. Мне станет так тебя жаль, что однажды ночью я проснусь и заплачу. А ведь я не умею плакать.
– И ты вернешься ко мне. – Это вряд ли.
– Почему?
– Я и возвращаться не умею. Генрих улыбается, он ей не верит. – А петь ты умеешь?
– Нет.
– Тогда спой мне.
Мария обнимает Генриха, поет ему на ухо:
Пришел мой тихий вечер.
Не знаю, что начать.
Пришел мой друг желанный,
Он стал меня ласкать.
Целует, обнимает, Прощается со мной…
…Ты спишь?
– Да. И сделай так, чтоб я никогда не просыпался…
Генрих открывает глаза. Он лежит на диване, укрытый пледом. Напротив за столом сидит Робик, хлюпая пьет чай и ест хачапури. Генрих, мучаясь, вращает глазами, оглядывая комнату.
– Сколько от тебя шуму. Ия ушла? – Ушла. – Робик жует. – Она прелесть. – Да.
– А ты дурак.
– Да.
– Она не захотела, чтоб я ее провожал.
– Она живет в моем подъезде. У нас еще есть, что выпить?
– Немного. Наливает.
Генрих опускает ноги на пол, со стоном хватается за голову.
Робик спокойно наблюдает его мучения.
– Давай,
