Элизабет? – спросила Франсуаза. – Или сказал это, потому что она тебя раздражала?
– Она меня раздражала, – признался Пьер; он достал из кармана пакет табака и стал набивать трубку. – В сущности, чистому и непредвзятому сердцу должна показаться шутовской та серьезность, с какой мы ищем точное отличие несуществующих предметов.
– Это неизбежно, поскольку мы как раз хотим заставить их существовать, – возразила Франсуаза.
– Если бы, по крайней мере, удалось добиться успеха сразу, играючи, но нет, мы стонем, из сил выбиваемся. Такое остервенение, чтобы придумать уловки… – Он улыбнулся Ксавьер. – Вы находите, что это смешное упрямство?
– Я не люблю надрываться, – скромно заметила Ксавьер.
Франсуаза была немного удивлена, что Пьер так серьезно отнесся к прихоти девочки.
– С таким подходом ты все искусство ставишь под вопрос.
– Ну да, а почему нет? Ты представляешь себе? Сейчас весь мир бурлит, через полгода у нас, возможно, начнется война. – Пьер прикусил палец. – А я выбиваюсь из сил, стараясь передать цвет зари.
– Чем же ты хочешь заняться? – спросила Франсуаза; она была озадачена; это ведь Пьер убедил ее, что нет на земле ничего лучше, чем создавать прекрасные вещи, на этом убеждении была построена вся их жизнь. Он не имел права без предупреждения менять свое мнение.
– Э-э! Я хочу, чтобы «Юлий Цезарь» был успешным, – сказал Пьер, – но я кажусь себе насекомым.
С каких пор он так думает? Было ли это для него настоящей заботой или одним из тех коротких озарений, которые его занимали какое-то время, а потом исчезали, не оставив следа? Франсуаза не решалась продолжить разговор. Ксавьер, казалось, не скучала, но взгляд ее насторожился.
– Если бы Элизабет тебя слышала, – сказала Франсуаза.
– Да, искусство – это как Клод, нельзя проникать в его суть, иначе…
– Все сразу рухнет, – закончила Франсуаза. – Можно подумать, что она это предчувствует. – Она повернулась к Ксавьер. – Клод – это тот самый человек, который был с Элизабет тем вечером во «Флоре».
– Этот ужасный брюнет! – сказала Ксавьер.
– Он не так страшен, – заметила Франсуаза.
– Это псевдокрасавец, – сказал Пьер.
– И псевдогений, – добавила Франсуаза.
Взгляд Ксавьер загорелся.
– Что она сделает, если вы скажете ей, что он глуп и уродлив? – спросила она с поощряющим видом.
– Она этому не поверит, – ответила Франсуаза и задумалась. – Я полагаю, что Элизабет порвет с нами отношения и возненавидит Батье.
– У вас не слишком добрые чувства к Элизабет, – весело заметил Пьер.
– Не слишком добрые, – с некоторым смущением согласилась Ксавьер; казалось, она была расположена быть любезной с Пьером, возможно, чтобы обозначить Франсуазе, что ее скверное настроение предназначалось именно ей; возможно также, она была польщена, что он признал ее правоту.
– Что,
