– впереди и сзади – возвышались новостройки.
– Вам куда?
Я неуверенно махнула рукой вперед.
– Дойдете?
Я поблагодарила и жестом попросила оставить меня: мол, все в порядке, дойду.
Женщина взялась за коляску и покатила ее ТУДА, в ту сторону, откуда я так неосмотрительно рванула. Но никакого дворика с бельем там уже не было…
Я бессильно облокотилась спиной о дерево. Было понятно, что выйти за пределы двора в том же самом времени мне не удастся. Три шага в сторону – и я оказываюсь там, откуда пришла, а необходимые пять или шесть шагов до арки – непреодолимый рубеж.
Значит, черная фигура возле нее осталась на своем месте – наблюдать за девочкой, роющей в палисаднике «подземный ход», совершенно не обращая внимания на то, что очень короткая юбочка слишком высоко открывает ее вымазанные зеленкой и глиной ножки. Я чуть не застонала от бессилия и отчаяния.
Мне ничего не оставалось, как пойти к троллейбусной остановке и поехать домой. Я же должна где-то пробыть до вечера. И найти выход, а лучше сказать – вход! Почти в прямом смысле…
…Мирось был на работе.
На столе стояли две чисто вымытые чашки и плетеная корзинка с пирожками, аккуратно накрытая салфеткой. Конечно, дело рук Томочки. Я содрала с себя отвратительное старое платье, встала под душ. Прохладная вода привела меня в чувство, как пьяного в вытрезвителе.
«А может, пошло оно все к черту», – подумала я.
Уговорю Мирося взять путевки и удрать куда подальше. В Италию. На Борнео. Или хотя бы в Хорватию. Это, как считает Мирось, лучший способ снять стресс: уехать куда глаза глядят и ни о чем не думать. Клацать фотоаппаратом, сидеть в ресторанах, болтать со случайными знакомыми, собирать гербарий впечатлений. Но, как по мне, это была не очень хорошая идея…
…Ее угнетали распланированные маршруты, всегда было тесно в самых лучших отелях, скучно на пляжах, невкусно в ресторанах и неинтересно в толпе.
Она любила прокладывать свои тропы по незнакомым и совсем неприметным улочкам, отыскивать мельчайшие закоулки, где на балконах висит постиранное белье – чьи-то рубашки, носки и лифчики (ее интересовал вопрос: «Кто наденет их завтра?»), сидеть в пустых, отдаленных от туристических путей кафе или на горячих ступеньках небольших церквей и рассматривать мостовую, вычитывая на ней чьи-то (чьи?!) следы. И тогда – именно тогда! – мир вливался в нее, как густой нектар, до самых краев.
Мирослав сердился и говорил, что она не понимает красоты, что дикарка и совсем не умеет жить среди людей. И что, несмотря на внешний лоск, ей никогда не достичь согласия между внутренним и внешним миром.
Ей всегда хотелось как можно скорее вернуться в свою норку и, как это ни странно, открыть книгу или включить аутентичную музыку.
Словом, когда Ника изучала мир в одиночестве, он казался загадочным и непостижимым. Когда же ей тыкали указкой в лепнину храмов – загадка исчезала.
А в магазинах она вообще изводилась!
Ее удивляли люди, покупавшие кучу вещей и возвращавшиеся
