если ты приставишь пушку к его голове и будешь стоять над душой, он найдет, как меня обмануть. Потому что я для него враг, и он умен. Либо выгода, либо слепая вера заставляет двигаться, угрозы бессильны. Ты не предаешь меня, потому что боишься, Доберман? – внезапно спрашивает Борис.
Пес поднимает глаза.
– Нет.
– Ты знаешь, почему руководителям платят больше? Не потому, что он раздает подчиненным задачи, и уж точно не за генерацию светлых идей. Его оклад – это компенсация за будущие ошибки подчиненного. Чем серьезнее проступок, тем выше по статусу руководитель будет отвечать, и тем суровее наказание. Как в коммерции, так и в политике давно поняли эффективность подобных мер.
– Я найду вам другого. – Доберман понимает, к чему клонит Хозяин.
– Мне нужен Раневский.
Борис машет рукой, словно отгоняет докучное насекомое, и Доберман уходит. Впервые Борис видит его беспомощным, с глазами пассажира мчащего к земле боинга. Доберману известно, что наказание неотвратимо.
Жалость – всего лишь чувство, Борис, как гнев или радость, как отчаяние и надежда, и не переживания управляют тобой, а ты должен управлять ими. Если выстоял со смертью лицом к лицу, то и жалости не останется. Смерть, она всё внутри выжигает, зато дает право судить, что ценно, а что не имеет значения. Он это право давно получил, в Афгане. А потом шесть лет в монастыре отмывал себя от увиденного, жаждал забыть, пока не понял, что не потерял, а, наоборот, приобрел.
Теперь Борис благодарен судьбе за свободу от эмоциональной шелухи, но ему чего-то недостает до полного очищения от влияния Мары. Ужас перед чернейшим ничто, в которое он провалился в одном из глубоких сосредоточений, мешает продвинуться дальше. Вместо целительного покоя его поглощает страх. В открывшейся первозданной пустоте всё теряет смысл: устремления, достижения и победы, даже его самость на деле оказываются чучелом, пустышкой, как олений череп на стене его кабинета, а больше всего пугает то, что в этой бездонной каверне и заключается истина.
Борис любовно оглядывает алтарь за распахнутыми дверцами офисного секретера. Статуя Будды из древесины сандала, медный колокол и ваджра, фото Учителя. Перед ними, на нижнем ярусе семь чаш с подношением. Он не отрекся от веры, даже покинув Сангху; благодаря ей он добивается всего, чего хочет, – потому что не Бога просит, а сам берет.
В тишине кабинета трижды пищит мобильный для «особых» дел. От неожиданности Борис задевает чашу сухого риса – зерна проливаются на пол белым дождем.
«Ты ведь помнишь про сроки?»
«Аванс оплачен, а товара ноль»
Даже читая, Борис воображает голос Хатира, единственный раз услышанный по телефону: хриплый, будто воронье карканье.
Борис опускается на колени и принимается, не торопясь, наводить порядок. Когда рис по зернышку возвращается в медные чаши, он наконец пишет ответ.
«Возникли
