здесь, на берегу, и бригада врачей не поможет. Или, может, кто-то есть живой?
Все взрослые, кроме Сергея и Александра, галдели об эпидемии, отравлении, радиации, нажимали на кнопки мобильных. Неужели они не понимают, что случилось? Клязьма хоть и не горела огнём и серой, а всё исполнилось по Иоаннову Откровению. Умер старый мир. А мы – всё унаследовали.
Папа сжал мне руку, и я поняла: надо помалкивать. Испугалась, что он начнёт сейчас пророчество Исайи читать: «Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули…» – ну, и так далее. Но обошлось.
А потом вернулись в посёлок, и всё закрутилось по привычному кругу – коров подоить, накормить, аппараты промыть… да ещё молоко самой на ледник везти, мужчин-то Сергей Саныч распределил кого куда. Снова подумала: как же без электричества будем? Как молоко охлаждать? За три дня полторы тонны набирается. Вручную в бункер? А сепаратор? На ручной тяге? А сыворотку свиньям…
И засмеялась. Теперь некому нам электричество отключать.
– Ты что? – повернулась Лариса. Глаза испуганные – подумала, что я умом тронулась.
– Дашу вспомнила, – сказала я. Лариса хоть и умная, а не поймёт всё равно.
Борис и братья из леса вернулись, полегче стало. Причесалась, платье сменила, собрала мужчинам перекус и понесла им на речку. Солнце уже высоко поднялось.
Пчёлы жужжат, трясогузки друг дружку зовут: «цли-цлити-цирли», зяблик свистовые коленца пускает. Шла и шла через луг, забыла про всё на свете. Но как забудешь, ближе к реке всё мёртвыми усеяно. Распухать уже начали. И пахнет, пахнет!..
Поесть мужчины поднялись на косогор, от запаха подальше. Едят вроде спокойно, шутят даже.
– Сергей Александрович, – набралась я смелости и замолчала. И опять набралась: – …Сергей Александрович, папа… – их ведь похоронить нужно. Это же люди. Они же вчера ещё жили.
Сергей Саныч сосредоточенно жевал, смотрел в сторону.
– Санька, как же их похоронить? – Папа тоже на меня не глядит. – Это до осени могилы копать.
– Ну, хотя бы тех, кто на берегу, нельзя же их в воду бросать.
– А на том берегу? Что же их – сюда перевозить?
– Но они же люди, такие же, как мы, – смотрела на них, а все отворачивались.
Наверное, уже не ощущают мертвецов вчерашними людьми. Намаялись на такой работе.
– Ксень, что ты переживаешь? В Индии мёртвых в реку бросают, они и плывут, – сказал Аркадий. – Вода не грязнее земли.
– Степь отпоёт, – вдруг отозвался Александр сдавленным голосом, как будто каркнул. Потом прокашлялся и повторил: – Русский поэт Хлебников так сказал своему другу: «Степь отпоёт».
Надо же, про поэта! Мне! Это после вчерашних стихов, наверно. Понял, что я не только под коровами сижу.
– Два слова, а как песня, – сказала я. – А я не знаю такого поэта. Какие
