кажется, в колготках было бы удобнее, не так ли?
Мужик сказал – мужик… подумал.
Но беспокоился мужик напрасно.
– Ни в коем случае. Колготки – это вульгарно. Я вообще никогда не ношу колготки. Только чулки. Кстати, Иван. Вы не могли бы приходить ко мне в костюме? Сорочка, галстук… Костюм должен быть классического типа. Я не люблю все эти брючки дудочкой, тесные пиджаки…
– Приношу вам извинения за мои джинсы. Отныне только костюм. – Я делал над собой нешуточные усилия, чтобы говорить голосом благородно-нейтральным, без придыхания.
– Рада, что вы меня понимаете.
– Милена, я вижу, у вас затекли ноги. Я мог бы сделать массаж… голени…
Ну, вот и все. Сейчас меня вежливо попросят удалиться…
– Если вас не затруднит. Самой трудно добиться желаемого эффекта.
Я бросил на фиг историческую прозу, опустился перед Миленой на колени, осторожно и бережно взял в руки ее ножку.
Понятия не имею, как правильно делать массаж ног. И существует ли вообще такое. Я гладил и мял ее ступню, вонзал в нейлоновые пятки пальцы, потом добрался до голени… Мне было неудобно и даже болезненно в паху от узости штанов… Поначалу легкая тревога сопровождала мой нарастающий угар: сейчас точно выставят за дверь…
– О, как хорошо, – простонала Милена. – Пожалуйста, теперь вторую.
Она поменяла ногу. И со второй ее нейлоновой ножкой я проделывал то же самое. Я заставлял себя быть смелым человеком и перейти к массажу колена. Но лишь успел увидеть кружевной краешек комбинации…
– Благодарю вас, Иван. Какие у вас теплые руки… Давайте продолжим.
– Да, конечно.
Я сел на свое место. Я плохо слышал то, что она мне говорила. Ах, ну да… Она ускорит получение моего допуска к архивам; она специально сегодня ничего не правила, хотя было что: возможно, первые две главы все равно придется переписывать.
6
Мы снова не виделись почти две недели. Все это время я увлеченно работал с государственными архивами, до которых добрался непринужденно и легко уж не знаю благодаря кому – самой Милене Маратовне или ее папеньке. Интересное, между прочим, занятие – пробиваться сквозь толщу столетий. Прошлое становится настоящим настолько явственно, что захватывает дух.
Но не только сдувал я архивную пыль с делишек «давно минувших дней». Не только с особым рвением изучал генеалогическое древо современного российского капиталиста, но еще и пытался унять пробудившуюся тревогу. Это было беспокойство отнюдь не плотского свойства. Телесное влечение к дочери господина Полянского всегда было в радость, доставляло удовольствие, а не мучение. Но вместе с приятным брожением под кожей во мне появилось что-то еще. Я работал с упоением и с постоянными мыслями о Милене. Однако думал не только о хорошеньких частях Милениного тела, но и о ней самой в целом. Меня это не очень устраивало. В самых смелых своих мечтаниях
