с напуском внутрь, отгораживал чистую оголенную внутреннюю площадь. Между двумя проволочными заборами был проход шириной метров в пять, по которому совсем недавно расхаживали немецкие автоматчики. Они видели всех приближающихся, преимущество проволочного забора перед каменным, и без предупреждения открывали огонь. Было совершенно невозможно преодолеть с голыми руками, и один такой забор. А их было три. Так «победители» немцы охраняли «побежденных» русских.
– Там! – осуждающим жестом, Животов указал на развалину дворца – Там, немцы грабили, а здесь они охраняли хозяев, которых грабили. Понял?
– Понял, – кивнул безучастный ко всему Чернов. – Пойдем искать резерв.
– В резерв ни когда не торопись, салага, там тебя сейчас же работать заставят, пойдем лучше поищем что-нибудь повеселее.
Оставшуюся часть города они осматривали уже с меньшим вниманием. Наконец, утомленные экскурсией, мужчины напали на, только что открывшуюся, «чайную».
В теплой и светлой комнате за чистенькими квадратными столиками сидели офицеры, утоляя жажду, вроде бы, чаем. Здесь, в чайной, они были как в термосе, изолированы от неприглядной и суровой действительности полыхающего и дымящегося разрушенного города. Тут они находились как бы и не на войне. Их принимали здесь как дорогих гостей. Не важно, что подносили только булочку, да стакан чаю, зато в тепле, с улыбкой и от души. Просто раздевшись, посидеть в тепле и чистоте за столом, крытым чистой белоснежной скатертью, уже был праздник для фронтовиков. А самое главное, что этот стакан чаю с булочкой подносили розовато-белые, обнаженные по локоть, мягкие ручки изящной официантки Клавы. А как она улыбалась! Ямочки на её щеках то появлялись, то исчезали снова и становились еще глубже. Комплименты сыпались на Клаву со всех сторон, и неважно, что они были грубые и даже порой похабные. Важно то, что за комплиментами скрывалась искренняя чистая любовь фронтовика к забытому домашнему, родному. Любая женщина бойцам напоминала дом, маму, жену, подругу, сестру и всё что было с этим связано. Она же, женским чутьём, женским сердцем, понимала все происходящее так, как и должна понимать женщина.
– Клава, чай не сладкий! – шутил старший лейтенант.
– Я сейчас принесу сахар, наверное, забыли положить.
На самом деле у старлея в стакане был спирт.
– Да, нет Клава, этот чай сахаром не усладишь, – на неё смотрели, серые улыбающиеся прищуренные, жадные до женского тепла, уже слегка опьяневшие в тепле, глаза. – Подсластить бы надо, да некому…
Рука ловила её руку и тянула вниз, усаживая на стул рядом с собой. Клава отстранялась, улыбалась в ответ и при этом её розовато-белые ушки, чуть-чуть краснели.
– Клава, какой у вас красивый платочек – заговаривал другой – совсем молодой, видно сразу после школы, младший лейтенант и при этом смело тянулся рукой к платочку, приколотому на груди женщины.
Клава перехватывала его руку,
