дальше, не мельтеши, Ваня, – продолжал Соловьев, подергивая Ивана за рукав. – Пойди и спроси у продавщицы с прискорбным видом жаждущего алкоголика, так: «Мне двести грамм особого». Тебе нальют из другой бутыли, там спирт. Понял?
– Чего тут не понять! Всё яснее ясного, я пошёл, – повеселел и быстро удалился Животов.
Вскоре Иван вернулся с четвертинкой спирта в кармане.
– Ну как? – поинтересовался Соловьев.
– Порядок, – ответил Животов, усаживаясь и ставя четвертинку на стол.
– Убери покуда, а то закуску и стаканы не подадут, – оглянулся Сан Саныч и увидев Клаву, сделал ей какой-то свой условный жест.
Через пять минут Клава принесла четыре стакана чая в металлических подстаканниках и четыре булочки с павидлом.
– Давно вы здесь? – спросил Иван, разливая спирт по стаканам.
– Часа полтора примерно. Здесь мне нравиться и Клава тоже, а вы?
– Мы с Черновым час тому назад подъехали, – поднял стакан Животов и чокнувшись со всеми, выпил содержимое до дна одним глотком.
– Ты где ночевал этот раз?
– У Насти.
Животов задумался, как бы вспоминая и потом, вроде вспомнил, однако стал уточнять:
– Это та блондинка с голубыми глазами, что приходила к тебе на Бенуа и три часа ждала тебя у подъезда. А ты еще выходить тогда не хотел?
– А… да нет! – с трудом припоминая, о чем речь, ответил Соловьев. – То Катя с Литейного, а это Настя, которая на Лесном живёт. Ты знаешь, как я с ней познакомился.
– Как?
– Возвращаюсь я, как-то в одиннадцатом часу от Ольги, которая с Невского, – начал Соловьев, потягивая за рукав Ивана, – навеселе. Тут Соловьев откинулся на спинку стула и щелкнул себя пальцами с правой стороны под челюсть.
– На Лесном пересел я на одиннадцатый. В вагоне сидит одна кондукторша. Я к ней. Слово за слово, потом, как водится, байки свои героически травлю. Она молчит, притихла, заслушалась. Ну думаю голубушка клюнула, всё – моя… – на этих словах, Соловьев остановился, выпрямился и осмотрев собеседников самодовольно, продолжил:
– Так доехали мы с ней до парка. Она смену сдала и привела меня к себе. У неё оказалась отдельная комната на Лесном. Приняли по сто, закусили. Сыграл я ей на гитаре, как раз у неё на стене висела. Дальше – я на штурм и в раз овладел крепостью. Так что я пока там – у неё якорь бросил.
– Брешешь! Вот сейчас точно брешешь! – сердито выдавил, начавший хмелеть, Чернов.
Лейтенант Чернов был 23-летним немногословным сибиряком с темным и одутловатым лицом. Его скромность и застенчивость перед девушками являлась преградой к сближению. Когда его забрали в армию, он еще не успел с ними освоиться. Поэтому он считал, что легкие флирты, о которых так много говорят офицеры, как
