грань между буднями и катастрофой. Кто-то завтра пойдет с утра в тысячный раз открывать фруктовую лавку. Кто-то накормит сына и отправится на работу в муниципалитет. А я побегу, как соленый заяц и никто не гарантирует, что ушастый не скачет прямиком в капкан.
Мысли от собственной безысходы вернулись к мертвой Мие. Хороший ход – убить мою напарницу и подставить меня. Этот человек или даже компания сапиенсов хорошо нас изучила. Но кто они? Кто-то из клиенток решил, что мы слишком много знаем? Но тогда было логично убрать и меня, ведь начни я сдавать заказчиц, у Альмодовара не было бы проблем с материалом лет на тридцать вперед. Не успели? Что-то им помешало? Не уверена. Все слишком ювелирно сошлось. Может быть, тот, кто застрелил Мию, дал мне сбежать и теперь следит за мной, а я просто отправляюсь прямиком в ловушку? Слишком много пока было вопросов и совсем недостаточно ответов.
Я снова шла по коридору, открывала дверь ванной комнаты. Свет был серый и тусклый. На кафеле и краях ванны, наполненной кровавой водой, остались темно-бордовые брызги. Однако Мии здесь не было. Все это мираж? Но ее голос зазвучал откуда-то сверху: «Помни, ты здесь не одна!». Через окно, нелепо ведущее в гостиную, я увидела врывающихся в дом полицейских. Попытка разбить стекло пистолетом ни к чему не привела, так что пришлось броситься на него всем телом. Движения казались тяжелыми, будто я ворочалась в застывающей смоле. Вместо падения получилось вязкое оседание в темный колодец, а ко мне уже тянулись огромные узловатые руки.
Я вскрикнула и подскочила. За окном было яркое солнце. Кажется, уже наступил полдень.
***
У Хоффмана были нереалистично серые глаза. Точнее, даже не серые, а цвета хромированной стали. В сочетании с платиновыми волосами и гладким бесскулым лицом он походил на персонажа дистопии. От человека с внешностью сталепрокатного завода не ждешь большой эмоциональной подвижности, но Хоффман, напротив, всегда плохо справлялся с чувствами. В массе своей, негативными.
В тот день еще ничто не успело вызвать у него раздражения. Сидя в мягком, кожаном кресле-колыбельке, он просматривал почту, изредка отправляя рубленые ответы. В дверь постучались. Хоффман не утруждался сильно повышать голос, ожидая, что все визитеры будут с вниманием прислушиваться к самым слабым сигналам: «Да-да!», – проговорил он, едва выдохнув.
В проеме показался здоровяк средних лет с коротким ежиком на шишковатой голове. Черный дешевый костюм сидел на этой горе мышц, как стручок на перезрелом горохе. «Господин Хоффман, разрешите?» – Да, господин Уллевик! Чем обязан?
Уллевик захлопнул за собой дверь и прошел к столу. Хоффман кивнул на стул напротив. Крепыш уселся, положил на стол бумажную папку, расположил массивные руки на подлокотниках и заговорил вдумчиво, в меру громко и веско:
– Господин Хоффман. У меня очень серьезная информация. Мне поступил сигнал от Рудольфа Штайнгера, что за ним установлена слежка.
Хромированные
