в Бретань, а путешествие в Амьен, куда я ездила попрощаться с отцом в начале войны, было единственным, которое я до того времени совершила. Я расскажу здесь один раз, как проходила поездка в Монпелье, и не буду повторяться, поскольку каждый раз все бывало примерно так же до 1786 года, когда я туда ездила последний раз.
Наши приготовления в дорогу, покупка припасов, упаковка вещей были для меня занятием и удовольствием; потом, в дальнейшей моей беспокойной жизни, сборы еще успели мне наскучить. Мы выезжали в большой дорожной карете-берлине, запряженной шестерней: дядюшка и бабка сидели сзади, я спереди вместе с состоявшим при дядюшке клириком или секретарем, а на переднем сиденье двое слуг. Эти двое по прибытии бывали утомлены больше, чем те, кто ехал верхом, так как в то время сиденья не имели рессор, а крепились на деревянные столбики, опиравшиеся на раму, вследствие чего езда была тряской, как в телеге. Вторая берлина, тоже запряженная шестерней, везла горничную бабки, мою горничную мисс Бек, двоих лакеев и, на переднем сиденье, двоих слуг. Метрдотель и шеф-повар ехали в почтовой карете.
Было также три курьера, один из которых ехал на полчаса раньше, а двое других вместе с экипажами. Мой учитель господин Комб выезжал за несколько дней до нас дилижансом, называвшимся тюрготин, или почтовым экипажем, представлявшим собой род длинной двухколесной тележки с оглоблями. Такой экипаж брал только одного путешественника.
Каждый год министры задерживали моего двоюродного деда в Версале так долго, что он едва успевал добраться до Монпелье к открытию Штатов, которое происходило в определенный назначенный день. Заседания могли начаться только в присутствии архиепископа Нарбоннского, непременного президента. Однако же, если бы он оказался задержан несчастным случаем или болезнью, на место его должен был бы заступить вице-президент, архиепископ Тулузский, – такой случай доставил бы большое удовольствие занимавшему эту кафедру честолюбцу, впоследствии кардиналу де Ломени.
Задержавшись из-за министров, приходилось ехать так скоро, как только возможно, – необходимость весьма тягостная в эту пору поздней осени. Мы ехали на восемнадцати лошадях, и приказ по почтовому ведомству опережал нас на несколько дней, чтобы лошади для нас были готовы. На ночлег мы останавливались лишь ненадолго. Выехав в 4 часа утра, останавливались только на обед. Почтовая карета и первый курьер опережали нас на час, благодаря чему мы находили стол накрытым, огонь разожженным и несколько хороших блюд приготовленными или подправленными нашим поваром. Он вез из Парижа в своем экипаже бутылки с готовыми соусами и подливами – все, что надо было, чтобы исправить скверные трактирные обеды. Почтовая карета и первый курьер снова пускались в путь при нашем прибытии, и мы, когда останавливались на ночлег, находили все приготовления уже оконченными, как и утром.
В пути бабка брала меня к себе в комнату, что мне очень не нравилось, поскольку она забирала себе лучшую постель,
