этот монастырь с семилетнего возраста.
Госпожа Нагль – так звали эту старую даму – в конце концов привезла меня к бабке. Та разыграла сцену бурного отчаяния, которая оставила у меня самое тяжкое впечатление; я застыла в ужасе. Меня сочли холодной и бесчувственной. Намекали, что я не горюю о матери, и от этого столь ложного обвинения у меня в возмущении сжалось сердце. В один момент передо мной приоткрылся весь размах того двоедушия, на путь которого меня заставляли вступить. Но напомню, что мне было всего лишь двенадцать лет и что, хотя мой разум был развит гораздо более обычного для этого возраста и в образовании своем я уже очень продвинулась, я все же никогда не получала никакого ни нравственного, ни религиозного воспитания.
V
Я не претендую на талант, необходимый для описания состояния общества во Франции перед Революцией. Такая задача была бы выше моих сил. Но, когда в старости я собираю воедино свои воспоминания, я нахожу, что признаки потрясения, разразившегося в 1789 году, стали уже проявляться в то время, с которого мои размышления начали оставлять след в памяти.
Бесстыдное царствование Людовика XV развратило высшее общество. Придворная аристократия подавала пример всех пороков. Игра, разврат, пренебрежение моралью и религией открыто выставлялись напоказ. Церковные иерархи, приезжавшие в Париж на съезды духовенства, которые королю пришлось сделать почти ежегодными из-за нужды в деньгах и расстроенных финансов, требовавших получения от церкви безвозмездных даров, тоже были испорчены распутными нравами двора. Почти все епископы назначались из числа высшей аристократии. В Париже они встречались со своей родней, своим кругом, с теми, с кем в молодости состояли в связи, с прежними привычками. Они все учились по большей части в парижских семинариях: в Сен-Сюльпис, в Сен-Маглуар, в Вертю, в Оратуар; и, когда их назначали епископами, они воспринимали это назначение как почетную ссылку, разлучавшую их с друзьями, родными и всеми удовольствиями светской жизни.
Священнослужители второго ранга, рядовые делегаты съезда духовенства, почти все назначались из числа главных епископских викариев или из молодых аббатов, владевших аббатствами; все они принадлежали к тому же классу, из которого назначали епископов. В Париже они набирались принципов и привычек, которые приносили затем в свои провинции, где зачастую подавали пагубный пример.
Так испорченность нравов распространялась от высших классов на низшие. Добродетель у мужчин и благонравное поведение у женщин высмеивались и считались неотесанностью. Я не стану вдаваться в подробности, доказывая то, о чем я здесь говорю. С того времени, которое я описываю, прошло много лет, и эта эпоха превратилась для меня в понятие обобщенно-историческое, в котором воспоминание об отдельных людях уже стерлось, оставив во мне лишь общее, совокупное впечатление. Чем старше я делаюсь, однако, тем более я полагаю, что Революция 1789 года была лишь неизбежным
