да ты кажется мышами обзавелся. – невольно вырвалось у Осборна.
Михаэль замер в неподвижности на своем месте. Неожиданно он, до того как Николас смог что-либо сделать, одним махом добрался до плетеного короба и, откинул круглую плетеную крышку.
– Закрой ее немедленно! – сурово закричал Николас. Он бросился к коробу с быстротой выпущенной стрелы к коробу, и, захлопнул крышку. Но было уже поздно.
11. Не властен.
Внутри короба Михаэль увидел двух крупных тарантулов размером со взрослую без породистую кошку – один угольно-черный с девятью глазками водянисто-голубого цвета, второй, белый как белая гуашь с шестью янтарными глазками. Охваченный приступом горького негодования, Бехайм схватил Николаса за края карнавального «Домино» и начал трясти его, как «Борзая Дирхаунт» треплет пойманного кролика.
– Ты – дурак! – гневно нападал Бехайм. – Да я бы согласился увидеть тебя мертвым, чем в лапах у Магии Безликих!
– Убери. От. Меня. Свои. Руки… – Николас начал задыхаться. Его светло-голубые глаза еще сильнее посветлели, став едва ли не белыми на бледном лице. Он держался чтобы не ударить герцога, держа руки, сжатые в кулаки, крепко прижатыми по бокам. Еще миг, и он бы ударил Бехайма в нос.
Осборн, видя что потасовки не избежать, вырос над ними огромной властной тенью, так как был выше каждого из них на голову. Он тяжело опустил свои руки на их плечи и, с силой сжал, так резко и сильно, что оба ощутили ноющую боль, а их кости угрожающе заскрипели. Герцог отпустил одежду Николаса, и, тяжело дыша, отошел от него на четыре шага назад. Он загородил собой один из шести канделябров, отчего его образ потемнел и как-бы поплыл. Его глаза чуть осветились шафрановыми огоньками.
– Герцог уймись. Нет смысла нам избивать друг друга. – Спокойная и уверенная речь Осборна со знакомой немецкой интонацией, сразу отрезвила ссорящихся друзей. Глаза герцога потухли, он развернулся на низких каблуках своих ботинок и отошел в левый конец зала.
Николас тяжело дышал, оттенок его лица и цвет глаз вернулись. Он нервно хохотнул, шмыгнул носом и, поправляя складки помятого костюма, отрывисто сказал: – Ну все… послушайте. Я никого из вас сюда не приглашал. Даже таким близким друзьям как вы, не позволено вмешиваться в мою личную жизнь. Вам пора уйти.
Михаэль повернулся и поправил свои растрепанные белые волосы. От поразительной несдержанности не осталось и следа. Он снова был собой: красивый человек, с благородной осанкой, и спокойным взглядом.
– Извини, друг мой, – тихо сказал герцог, – сейчас я испытал то, что чувствует отец, видя как его сын хочет засунуть голую руку в огонь.
– Я не твой сын. И уж тем более давно не ребёнок.– угрюмо пробормотал Николас.
– Разумеется. Но лучше, я бы не смог относиться даже к собственному сыну. И нет смысла отрицать, что ты играешь в самые опасные игры, которые когда-либо знало человечество. – пессимистически
