известий о чудесах, лунных затмениях, войнах и казнях. Его собеседники – святые, реальность Еолгофы и Страшного Суда[409] для него ничуть не менее осязаема реальности воочию виденных истязаний и пыток, и если он говорит, что с «лука крестного» мечутся в сердце стрелы любви, то говорит это не ради пышности риторического декорума, но ради собственной подлинной уязвленности этой любовью.
Вообще, учение о христианской любви, любви-мученичестве, любви-страдании, любви-жертве составляет подлинную вершину его богословия: «Несть истинная любовь, аще без креста, аще без страдания за любимаго»[410]. Страдания Церкви продолжают и дополняют страдания ее Главы: «…еже Он не дотерпе, аз в теле моем дотерпеваю»[411]. Это необязательно должны быть страдания за Христа, но обязательно во Христе: славой древних страстотерпцев Бориса и Глеба[412] увенчаются невинные страдальцы нового времени, среди которых и ныне пребывает Господь[413].
Но если не раз уже говорилось о западных мотивах в богословии святителя, значит ли это, что и учение о любви позаимствовано им хотя бы у принадлежавших той же эпохе Янсения и Фенелона?
Прежде всего, трудно сказать, насколько святитель был знаком с их работами. В его библиотеке, судя по всему, они отсутствовали. Из западных авторов не без одобрения упоминается у него Фома Кемпийский, но как учитель не столько любви, сколько смирения[414]. В молодости святитель достаточно долго пробыл в Литве, где, очевидно, научился и польскому языку и где, вполне вероятно, слышал что-то и о европейских спорах. Как бы то ни было, можно говорить с определенностью, что вопрос о чистой любви к Богу занимал его, и его позиция в нем не сводима к точке зрения ни одного из западных богословов, хотя и он не прошел мимо воззрений епископа Иппонийского.
Согласно святителю, также существуют три стадии любви: любовь раба, любовь наемника и любовь Сына[415], и только последняя заслуживает, собственно, имя любви, ибо не ищет своего си[416]: «Та любовь есть, любящая Бога всем сердцем сладце, я же любит Его не того ради, дабы за то нечто от Него прияти, ни небеснаго ради воздаяния: что бо ми есть на небеси? Ни земных ради благ: и от Тебе что восхотех на земли? Но единая ради любви Иисуса Сладчайшаго, всех в любовь Свою влекущаго»[417]. Авугстин и gratia victrix невольно вспоминаются здесь. И действительно, Августиново противопоставление любви к Творцу и любви к твари с прямой отсылкой к его автору обнаруживается у святителя[418]. Вполне определенно он говорит и о сладости сердечной[419], возбуждаемой изливаемым в сердце огнем божественной
Страшно будет душе войти в тело, которое «в жизни сей себе бе лепотно, доброзрачно, краснолепно, любезно; а тогда будет безобразно, нелепо, скаредно, гнусно, мерзостно и ужасно… Лице в жизни сей писавшееся на прельщение, тогда будет смолою и пеплом горящим очернено…»
«…Мы же страждущие есмы, яко собирающий по трапезовании укрухи; сице от страданий Господних некие собираем останки, глаголющу апостолу, исполняю, рече, лишение скорбей Христовых в теле Моем (Кол. 1:24). Сиесть, еже Он не дотерпе, аз в теле моем дотерпеваю» (Там же. С. 245–246).
«Аще не за Христа гонение терпиши, обаче егда терпиши неповинно, и благодариши Бога, и то вмениттися, яко за Христа терпящему. Воспомяни страстотерпцев Российских Бориса и Глеба»
См. выше: «О новые страдальцы, страстотерпцы, мученицы: молю вас и увещеваю, не изнемогайте в терпении… В вас Христос есть и будет, а вы рцыте: аминь».
«Гость от западных стран чужий человек, но не с худым товаром, Фома, именуемый, свой сундучок открывает, свою, глаголю, кпижицу О подражании Христовом зовомую, отверзает пред очима нашима, и показывает един бисер, зовомый: смирение»
«Добре разсудиша искуси и и: работаяй Богови Царствия ради небеснаго, сей есть в чину наемника; работает яко за наем, да мзду примет небесное Царство; работаяй же Богов и страха ради мук, есть в чину раба, иже доброе творит боящися, да не казнен будет; работаяй же Богови самыя ради любве Божия, той есть в чину сына, иже не воздаяния не ищет, ни мук боится…» (Там же. Т. 2. С. 505). Обратим внимание на «разсудиша искуснии» – не отголосок ли споров о чистой любви слышится в нем?
«Разсуди всяк и разумей, что есть сие,
Там же. С. 505.
«Добре увещевает Августин, глаголя: бежи создания, аще хощещи имети Создателя. Всяко создание тебе да охудится, аще хощещи, да Создатель в сердце ти усладится» (Там же. С. 509).
«…Сердцем Его любити, есть любити Его сладце. Сердце в человеке есть основанием, началом и источником всякого любления, всякого желания и любезныя сладости…» (Там же. С. 504).
