был исключением в этом отношении. Митрополит Стефан, судя по всему, нет.
В 1698 году он становится игуменом, в 1700 году по киевским делам приезжает в Москву, произносит в присутствии царя речь по случаю погребения боярина Алексея Семеновича Шеина и в одночасье становится митрополитом Рязанским. Возвышение пугало его, но царь не хотел ничего слушать. В октябре того же года скончался последний патриарх Адриан, и Стефан был поставлен в местоблюстители. Его положение как местоблюстителя было почетно, но стечением времени все менее значимо и все более двусмысленно. Правда, считается, что до 1712 года митрополит Стефан пользовался полным доверием царя[442], однако, вероятно, в самом Стефане происходила в эти годы тяжелая внутренняя борьба. Во всяком случае, на рукописях его проповедей этого времени, содержащих обличение современной жизни, не раз помечено рукой митрополита: non dictum – «не сказано»[443]. Святитель Димитрий вел себя тогда более мужественно. Как бы то ни было, через три года после его смерти Стефан решился выступить открыто и даже перейти от нравственности к политике. В 1712 году он произносит слово в день Алексия, человека Божия, – небесного покровителя царевича Алексия, где называет последнего «единой надеждой России». Проповедь вызвала возмущение сенаторов и охлаждение царя.
В 1713 году масло в огонь подлило дело о московских еретиках: лекаре Тверитинове и его учениках, проповедовавших нецерковное вольномыслие. Одного из них, цирюльника Фому, митрополит Стефан передал гражданским властям и настоял на его сожжении, чем вызвал неудовольствие двора. В 1818 году Стефана вызвали в Петербург по случаю суда над царевичем. Заключение иерархов, в котором царь призывался к оказанию милости подсудимому, очевидно, принадлежало его перу. В том же году состоялось его столкновение с новой восходящей звездой из числа его бывших студентов, – Феофаном Прокоповичем. Узнав о его грядущей архиерейской хиротонии, митрополит Стефан пытался убедить власти приостановить ее до тех пор, пока учение иеромонаха Феофана не будет исследовано вселенскими патриархами. Однако Феофан с успехом защитился, и Стефан вынужден был оправдываться тем, что не читал его сочинений, хотя это и было неправдой[444]. Одним из последних болезненных ударов было для него, очевидно, назначение председателем Синода, свое согласие с учреждением которого он, как говорят, долго отказывался засвидетельствовать подписью[445]. Но как и когда-то при поставлении его в митрополиты, Петр был неумолим. Традиционалист Стефан во главе небывалого учреждения был как нельзя более удобен царю[446]. К этому времени митрополит уже был тяжко болен, и хотя скорби, связанные с приносимыми на него доносами, не миновали его в эти последние годы, однако они уже ничего не изменили в его судьбе.
Незадолго до смерти, отправляя свою библиотеку в основанный им в
«От 1700 по 1712 г. Стефан пользовался полною милостию государя и широкими полномочиями в делах церковных; с 1712 г. государь вследствие разных обстоятельств стал охладевать к Стефану, а с 1718 г., т. е. со времени посвящения в епископы Феофана Прокоповича, влияние м. Стефана на дела церкви сделалось почти только номинальным»
«…Видя невозможность “плыть противу речному устремлению” и для соблюдения мира, Стефан взвел на себя напрасное обвинение в небывалой опрометчивости. На самом деле он внимательно читал сочинения Феофана и отмечал в них то, что, по его мнению, было не согласно с православием. Между рукописями московской духовной академии находятся богословские лекции Феофана Прокоповича (№ 245), добытые откуда-то митрополитом Стефаном и исписанные на полях его собственноручными латинскими замечаниями. Всех замечаний 39. Почти все они (37) направлены против трактата о состоянии человека поврежденного, и в особенности против учения Феофана о грехах смертных и простительных… В одном месте митрополит Стефан делает следующее общее замечание: “Заметь однажды навсегда. Все эти ответы (какие делает Феофан в рассуждении о грехах смертных и простительных) кальвинские, как это видно из книжки под заглавием: Bellarminus enervatus – и в такой степени, что трудно решить, сочинитель ли этого богословия или автор той книги более заражен язвою кальвинскою. О горе!”»
Там же. С. 164.
«Желая, по выражению манифеста, чтобы всякий русский признавал св. синод “за великое и сильное правительство”, государь счел нужным для достижения этой цели дать в Синоде первенство именно м. Стефану, который долго был местоблюстителем патриаршего престола и пользовался в народе общим уважением» (Там же. С. 167).
