что бы там с ним ни происходило, с ней это никак не связано. Она все еще прекрасна, она все еще бесконечно важна для него, и он все еще любит ее.
– Это старая история, зачем возвращаться к ней? Разве тебе не нравится быть моей женой?
– Если бы не нравилось, я бы давно нашла способ от тебя избавиться, – у нее на губах широкая улыбка, а он все же улыбается ей в ответ.
Только ощущение какого-то предательства никуда не исчезает и не испаряется.
Ариадна любит землю так же сильно, как и он. Может, даже больше. И все же, несмотря на то, насколько им обоим странно и некомфортно находиться на Олимпе, они остаются здесь. Проводят большую часть времени.
В те времена, когда ее еще не было, он чувствовал себя отринутым. Сейчас этого нет и в помине. Сейчас все совершенно иначе. Они проводят время в садах, пьют, танцуют, заигрывают с нимфами.
Ариадна любит танцевать.
Она танцует лучше любой из его менад, а их было столько за все эти столетия, что он и половины лиц не вспомнит. И им, любящим веселье, вино и мелодичную музыку, вдвоем существовать получается так гармонично, так легко и просто, что Дионис знает – Гера зубами скрипит, смотря на их брак, столь отличающийся от ее собственного.
– Брак – это не оковы, – замечает Ариадна. – Мы сами решаем, сковать себя или же дать полную свободу.
– Ты удивительная.
И это звучит как данность, как факт. Она улыбается, наклоняется, чтобы коротко поцеловать его в губы, а потом и сама откидывается на траву. На Олимпе тепло даже зимой. И цветы, и свежая трава, и фрукты, и даже птицы. Все, о чем можно мечтать, и даже больше.
Лишь блистательности не хватает, которая когда-то была неотъемлемой его частью. Сейчас же от золота осталась лишь позолота.
Ариадна растягивается рядом на траве, Дионис привстает с ее колен и ложится рядом. Перехватывает ее взгляд без всяких улыбок, игр и обманов.
– Что? – спрашивает она.
Надо бы отрицательно качнуть головой, надо бы сказать, что он просто ей залюбовался, но они оба знают, что это крайне странная ложь. Лежащая на поверхности и не имеющая абсолютно никакого смысла.
– Ты можешь мне доверять, – тихо произносит она, будто у них и правда есть какая-то тайна.
(Как будто на Олимпе вообще существуют тайны, которые удается сохранить такими хоть какой-то промежуток времени, даже самый незначительный.)
– Я помню, – отзывается он. – Иногда кажется, что по-настоящему доверять тут только тебе и можно.
– Если тебя что-то беспокоит…
– Я скажу тебе, как только разберусь с этим сам.
Она улыбается, двигается ближе и обнимает за шею.
– Вот и прекрасно, – говорит и губами к губам прижимается. Целует сладко и опьяняюще, как перебродившее вино. Дионис глаза закрывает, сам за ней тянется, пуская ее язык в свой рот. И это все так просто, давно
