ее во лжи нет смысла. Все они тут врут в разной степени; но Дита сейчас кажется почему-то максимально искренней. Дионис тянется за виноградной лозой, протягивает ей и почти не чувствует себя обманутым.
– Играть со смертными, конечно, весело, – продолжает она, – но все же я не понимаю, как они могут быть тебе интереснее, чем я, например.
– О, нет никого интереснее тебя, дорогая.
– Правильный ответ, – довольно произносит она и отправляет пару ягод в рот.
Только когда Дионис пробует этот виноград, он почему-то кислит. Словно напоминает, что ему самому Олимп никогда не был нужен.
Из всех олимпийцев отвергнутый будто он, а не брат, не умеющий сдерживать собственную злость, и не дядя, самостоятельно выбравший для себя затворническую жизнь. Из всех олимпийцев будто он один и является чужим здесь.
Дита целует мокро в щеку, он зачем-то гладит ее по волосам, а затем она испаряется – подрывается с места, смешивается с толпой и мгновенно исчезает где-то. Хорошо, пожалуй, что исчезает. Впервые за долгое время Дионис чувствует себя одиноким в толпе. Ее присутствие лучше не делает, так и нечего еще и ее тянуть за собой.
И избавиться от этого ощущения не получается, даже несмотря на то, что он выпивает весь кувшин, потом еще один и один.
Ощущение настолько густое, вязкое и стойкое, что прикипает к нему второй кожей и вжирается в саму суть сознания. Затягивает все глубже и глубже, и это пугает. Он льет в себя вино, льет больше и больше до тех пор, пока не перестает вообще слушать и слышать то, что происходит вокруг. Пока в памяти не образуются провалы.
Но даже тогда это чувство никуда не исчезает.
Чьи-то холодные ладони касаются щек, владелицу глаз он точно знает, но никак не получается сформировать звуки ее имени у себя в голове.
– Тут все такое фальшивое, – говорит он ей.
Она кивает понимающе. Помогает ему сесть и спиной прислониться к какой-то колонне.
– Фальшивое, отвратительное и… – Он икает, потом задерживает дыхание и продолжает. – И пустое. Тут никому нет ни до кого дела.
Она, кажется, снова кивает, соглашается с ним, но разобрать ее слова не получается.
А дальше – он уже не помнит.
Дальше – следующее утро, больше похожее на день. Дальше тупое осознание, что можно провести недели, месяцы и годы на Олимпе, лишь бы Зевс был им доволен, но сам доволен он вряд ли будет. Ему нужно избавиться от этого резкого и едкого чувства. Ему нужно его выкинуть или зарыть куда-нибудь.
И отчего-то кажется, что сделать это получится исключительно среди смертных.
Дионис ждет несколько месяцев. В итоге дожидается лишь того, что это ощущение душит, вцепляется когтями ему в глотку и становится невыносимым.
– Мне нужно уйти отсюда, – сообщает он Дите, когда она крутится перед зеркалом с жемчужными серьгами разных размеров в руках.
Она оборачивается,
