он переживет таких еще бесчисленное множество, в отличие от тех самых смертных, которые сейчас прячутся по домам, ищут защиты в стенах города и надеются, что их царь все же образумится, отдаст блудную девку, завершив войну до ее начала.
Безнадежным богам есть чему поучиться у слепо надеющихся смертных.
У вина вкуса как будто никакого нет. У вина лишь вкус одиночества, а перепалка там вдали совсем смолкает. Дионис поднимает голову и смотрит куда-то наверх. Там лишь плотные слои облаков, там – ничего. А он думает лишь о том, что его от смертных отличает бесконечность.
Простая, незамысловатая бесконечность.
Под разными углами бессмертие может показаться как подарком, так и наказанием. Для кого-то даже рутиной; но он не смотрит ни под каким углом. Допивает до дна налитое в чашу вино и уходит куда-то в свои мысли.
На следующий день голова абсолютно ясная, а он уже не спускается в город. Любимый наблюдательный пост свободен, и Дионис приходит туда не один. Обнимает за талию пару нимф, прижимает к себе и зовет посмотреть бездарную постановку, поставленную родственниками. Они смеются, едят виноград из его рук и с горящими глазами следуют за ним.
Они разваливаются на траве, пьют и смеются. Откуда-то приходят еще несколько, Дионис даже не пересчитывает. Только сам не смеется и не улыбается. Подставляет чашу, чтобы ее наполнили красным вином, губами к ней прижимается и наблюдает. Троянская война надолго останется в памяти, он смотрит внимательно, подавив в себе любые желания отвернуться и не смотреть. Нимфы рядом танцуют, за руки друг друга хватают и кружатся, словно напоминая, что его-то жизнь никак не меняется. Напоминая, что он далек от смертных, как бы сильно ни хотел быть к ним ближе.
И все же у нимф никак не получается отвлечь его. Он взглядом буквально прикипает к городу, тонущему в мольбах и крови. Идеальные пропорции красного никак не складываются.
Дионис смотрит за тем, как они убивают друг друга, смотрит за льющейся кровью, за поджигаемым городом.
Такова цена любви.
На корне языка горький привкус; у него никакого желания нет узнавать цену этой любви не со стороны, а для самого себя. В конце концов, войны всегда были ему чужды. И раз уж любовь требует войн, то она, пожалуй, подходит кому-то вроде Ареса. Никак не такому, как он.
Вино совсем не горькое, но на корне языка. Он выпивает три чаши подряд и залпом, только вкус никуда не исчезает. Притупляется лишь тогда, когда одна из танцующих нимф усаживается рядом, пальцами ведет по его лицу и к себе тянет, буквально утягивает в поцелуй, возвращая бога вина туда, где ему самое место.
В пьянящее забытье.
Его братья и сестры могут упиваться войной, духом соперничества и соревнований, а его удел всегда был иным. И это точно так же незыблемо, как Олимп.
У нимфы губы холодные, а смех похож на стук капель воды о море, когда он целует ее шею, ее плечи, когда валит на траву
