перебирает своих любовников, любовниц, даже несколько оргий зачем-то вспоминает. Но все не то; даже если и удается вызвать в памяти образ нимф, мелких божков или каких-то смертных, ни один из этих образов войны не стоит.
Не для него.
Не в его представлениях о мире и устройстве мироздания.
Город похож на нечто странное и ужасно непривычное, когда он входит туда. Людей на улице мало, людей почти нет, а Дионис даже не уверен, на какой стадии переговоров или активных действий находятся стороны.
Овцы блеют, и этот звук кажется самым громким из всех, существующих в городе. Какой-то босоногий мальчик перебегает дорогу, оглядывается и замечает его. Сначала Дионис просто смотрит на него – на грязную одежду, на перепачканную явно не первый день кожу. Потом улыбается, но в ответ улыбки не получает. Мальчик еще несколько раз оглядывается на него, когда убегает, а потом припускает быстрее, скрывается за домом в середине улицы.
Они все не хотят этой войны.
Ему достаточно пройтись по городу, изредка натыкаясь на людей, чтобы понять, что все они, все здесь – против этой самой бойни, которую планируют правители.
Он слышит, как простые ремесленники проклинают Троянскую шлюху, как винят ее во всех бедах и сетуют на то, что боги, кажется, отвернулись от них. Решили сыграть жестокую шутку, позволив этой женщине ступить на земли Трои.
Смертные винят смертных, не догадываясь, как смеются над ними устроившие все это боги.
Дионис слушает, Дионис впитывает и запоминает.
И замечает мысленно лишь то, что саму Елену, о которой здесь столько разговоров, он никогда даже издалека не видел. Даже не интересовался смертной, потому что прекрасно и без нее знает, что вина не на ней. Вина на его сестре, мачехе и тетке. На прекрасных и беспощадных женщинах, рассорившихся из-за какого-то никому не нужного яблока.
Останавливается на углу одной из улиц, ведущих в сторону дворца, и делает глубокий вдох.
– Они все умрут, – звучит голос рядом, над самым ухом.
Он голову поворачивает и видит рядом с собой не совсем того, кого можно было бы ожидать.
– Все до единого, – печально говорит Аполлон, устремляя взгляд в сторону группы детей, играющих в песке. – И в этом нет ничего красивого и поэтического.
У Диониса словно ком в горле, который он пытается проглотить.
Иногда они видятся – все больше случайно, чем специально. Еще реже говорят друг с другом. Но сегодня, именно здесь и сейчас, появление Аполлона кажется каким-то… другим.
И он в голове подбирает слова, чтобы сказать ему хоть что-то. Чтобы не выглядеть идиотом и не молчать. Банально воспользоваться этой возможностью поговорить (а говорить с Аполлоном ему нравится, пускай возможность и выпадает не так часто).
– Кто знает, как повернется ход войны.
Аполлон кивает, но по печальной улыбке, направленной
