отвернулся, – Не поеду. Не хочу. Отвык.
– Кто ты? – наклонившись к нему, свирепо вопросил я, – Очнись! Кто ты? И ты не сможешь!..
– Смогу.
– В тебе же тоже Зга?
– Смогу. Отвык. Не готов.
– Дурачок!
– Другие смогли.
– Другие? Ты – не другой. Ты – из нас! Из сподобных. Деревянная твоя голова!
– Сказал же – не поеду! Не готов. Отвык.
– На что ты обрекаешь себя!?
– Всё, хватит! А вы… Что ж… Береги вас Бог! Что ещё пожелать? А? По последней…
Там. Тогда.
Китайцы в древности говорили: Чтобы почувствовать счастье, надо чаще смотреть на белое. Если просто белое – это дорога к счастью, то снежно-белое – это путь в рай. Не облачно-белое, но снежно-белое, ибо белизна снега – истинней. Ибо облака могут быть и не белыми, а снег не белым быть не может. Ибо всё белое ночью становится серым, всё, кроме снега, лишь снег бел внутренней неистребимой белизной. Да. А если над горизонтом, над снежными холмами – лёгкий багрянец гаснущего заката… А если с другой стороны над городом звонкая латунь луны… А высь, бездонный зенит – темнеющая ультрамариновая линза. И под всем этим, не смешанный с этим снег – несусвет – покой-праздник. Белое. Кто знает картины величественней и проще, тот не с Земли-планеты.
Другой такой саночной горки в Зге не было. Мы стартовали с вершины холма, откуда и развернут был пейзаж зимнего морозного рая. Один склон холма был крутой и впадал в вечерний снежный простор. Другойпологий, волнистый спускался к окраинной улочке, начинавшейся от железнодорожного переезда. Колея была замечательно вогнута, извивлена, обточена бесчислием полозьев, досок-фанерок, ног, задов, животов. Санки на спуске разгоняло неимоверно, взвивало на кочках, бросало из стороны в сторону – чем не бобслей – удержаться на них требовало немалой сноровки. Удержавшиеся вылетали на своём бешенном снаряде на ровный пустырь, проскакивали дорогу и тормозили на вязком взгорке, на заснеженных кучах гравия, оставленных с лета.
Пацаны катались ватагами. На верхушке холма приготавливалась к десантированию вниз лихая команда. Посылали сигнальщика на середину спуска, на поворот, с которого был виден железнодорожный переезд и дорога. Сигнальщик обеспечивал безопасность. Убедившись, что нет близких машин ни на переезде, ни на дороге, он махал рукой, и пацаны с весёлым вопёжем вереницей устремлялись вниз. Сигнальщик присоединялся к ним на повороте. Иногда строй сбивался, санки налетали друг на друга, опрокидывались, и по склону сползала копошащаяся, гогочущая куча-мала. Не обходилось без порванных курток-штанов, без синяков-ссадин, нешуточных ушибов. Но сколь незначимо это всё было в сравненьи с восторгом полёта вниз, дух взгоняющей скорости, особенно, когда ты лежишь на санках лицом вперёд, и перед глазами твоими разматывается рваная безумная лента колеи, опасно близкая, ждущая твоей оплошности, но ты знаешь, что всё будет хорошо, всё будет прекрасно, потому что ты везуч и отчаян…
Трижды я виделся с
