style="font-size:15px;"> – Так я и сам ей мог сказать.
– А зачем говорить иначе, если она поняла и так?
Судя по все той же невозмутимости, с которой Матильда рисовала дядьку в очках, она действительно все поняла. Поразительно беспроблемный ребенок.
– Возьмете меня с собой? – я спросила это только из вежливости. Все понимают: захочу – поеду. Не захочу – никто заставлять не будет.
– Придется.
– В смысле?
Когда Сенк говорит «придется» – это звучит нехорошо.
– Я не успел тебе сказать. У тебя теперь нет квартиры.
***
Больше всего на свете Матильда боится врачей. Причем не тех, которые просят сделать «а‑а» или ставят уколы. Уколы – это плохо, но не смертельно. По‑настоящему Матильда боится тех, которые вызывают к себе в кабинет и задают странные вопросы. «Какая сегодня погода?», «С кем из детей ты дружишь?», «Какой день недели был вчера вечером?» или что‑то в этом роде. Матильда всегда молчит. Она не любит, когда ее принимают за умалишенную. Своим молчанием она сопротивляется несправедливости. Если вы хотите узнать о погоде – посмотрите в окно, о дне недели – посмотрите в календарь, а то, с кем я дружу, вообще вас не касается.
Воспитатели – люди, по мнению Моти, не менее странные, – тоже умом не блистали. Фрау Гердт, например, и вовсе вела себя вызывающе. Даже для взрослых. Эта женщина с высокой старомодной прической и морщинистой шеей, казалось, вообще не умела сопоставлять свои мысли с тем, что творится на самом деле. Она приходила в настоящий ужас, если узнавала, что на уроке географии Матильда вместо карт рисует слонов. «Деточка, рисовать животных надо в свободное от учебы время! На уроке географии изволь заниматься географией! Это твоя обязанность, как ученицы. Лагерь существует для того, чтобы дать тебе образование! Еще и за государственный счет! Дети твоего возраста мечтают здесь учиться, а ты отвергаешь протянутую тебе руку!» Подобные выговоры приводили Матильду в уныние. Потому что на самом деле лагерь существует вовсе не для того, чтобы давать ей образование – лагерь существует для того, чтобы исследовать детей. И никто не просил никакой руки.
Хуже всего было то, что они не верили в ее слонов. В гномов. Вместо того, чтобы послушать о том, куда они уходят, Матильду сажали в кресло и просили выпить таблетку. Синюю. Круглую. После нее хотелось спать.
Однажды в воскресенье, когда ученикам лагеря разрешались визиты домой и Сенк забрал сестру погулять по городу, она рассказала ему о таблетках. Синих круглых пилюлях, от которых хочется спать. Сенк несколько секунд серьезно о чем‑то думал.
– А ты не запомнила состав?
– Я не видела упаковки. Мне даже блистер не дали.
– И название не сказали?
Матильда помотала головой.
– Вот суки, теперь и за детей взялись. – Сенк ощупал карманы, но сигарет, как обычно, не нашел. Он постоянно забывал о том, что завязывает.
Они медленно шли по городу.
– Как только у меня появится возможность,
