Днем Коалиции. Общенародное веселье, на которое потратится куча денег. Блины на площадях, нарядные лошади, живая музыка. Вечером веселящиеся все равно вернутся в свои халупы, к своим муравьиным делам, а денег на банкет утечет немерено. Праздники – это всегда раздолье для воровства. Потому что выделяемый бюджет на них строго фиксирован, а расходы – нет. Никто не ведет учет блинов и лошадиных нарядов. Можно принудить толпу к экономии. «У нас трудное финансовое положение, поэтому вместо трех блинов вы получите два!» Пир во время чумы. Причем очень затратной чумы.
До самой квартиры Сенк шел молча. На его лице отображался мыслительный процесс.
– Во вторник будет праздник, парады всякие, народ гуляет. Вот под шумок и смоемся. В самый раз. Единственное, что меня волнует, – документы на Матильду. Их придется или докупать, или самим химичить. Можно попробовать подключить кого‑то из «фиолетового списка». Сейчас вообще сложно выехать, даже если с документами все окей. Поезда почти не ходят. И попасть туда можно или за сумасшедшие деньги, или известным путем. Сумасшедших денег у нас нет. Сама понимаешь…
– Сама понимаю.
Известный способ сразу отметается, так как мы еще не так низко пали и мораль человеческая нам не чужда.
– Раз уж мы ведем себя, как крысы, – продолжал Сенк, – то не лучше было бы достать где‑нибудь свое средство передвижения и уехать на нем? Какую‑нибудь развалюшку или там… я не знаю, что получится. Да хоть «Таврию»! С раздолбанной коробкой и без магнитолы. Не то, чтобы это было очень дешево, но зато мы не будем зависимы ни от каких поездов, ни от каких порядков.
– Только от дорожного патруля.
– А кто сказал, что мы будем ехать по дороге?
Мне нравится такой подход.
Наш подъезд – хотя голословно называть его «нашим» – скорее, «подъезд, ведущий к жилищу Сенка» – был приветливо грязным и пах гнилыми яблоками. Сыро и холодно. Но, поверьте, это все равно гораздо лучше, чем полицейский участок. Гораздо лучше.
Скрипучий и тесный лифт, в котором стоило бы забеспокоится о своей жизни. Предпоследний этаж. (Вообще по‑хорошему надо подниматься пешком – безопаснее.) Сенк упорно называет свое жилье квартирой. Не комнатой, ни в коем случае – квартирой. Стены оклеены обоями, из‑под которых проступают неровные спины цемента. Трещины. Будто кости.
Я понимаю, почему мой друг не хочет здесь жить.
– Привет! – с дивана доносятся лай пса и голос Матильды.
Удивительно дисциплинированная девочка: сидит одна, что‑то рисует. Фломастерами. Любопытно, где Сенк исхитрился добыть фломастеры?
– Привет, – отвечаю с порога я.
У Матильды длинные, темные, как у меня, волосы. Но, в отличие от моих, она часто укладывает их в какую‑нибудь прическу, в основном – «мальвину» или «гнезда». Изредка Матильда делала себе две «дульки», от чего
