мгновение полной изумления тишины.
Фаним звонко расхохотались.
– Ты должна простить моих людей, – громко произнес падираджа, преодолевая нахлынувший и на него самого приступ веселья. – Мы, фаним, позволяем своим женщинам властвовать в наших сердцах и… – он с насмешкой покрутил головой, подбирая слова, – и в наших постелях.
Вокруг и позади него послышались новые хохотки. Он огляделся по сторонам с лукавой и по-мальчишески открытой улыбкой.
– И твои слова… смешны для нас.
Эсменет ощутила, что ее свита подобралась в смятении и ярости, однако она была слишком старой шлюхой для того, чтобы подобное презрение и насмешка могли подействовать на нее. В конце концов, ее позор был их собственным позором. Если жены только догадываются, шлюхи знают: чем сильней смех, тем горше слезы.
– А что говорил Фан? – сказала она. – Прокляты те, кто осмеивает собственных матерей?
В наступившей тишине какой-то дурак заржал с высоты на восточной башне, пока под рокот собственных боевых барабанов падираджа обдумывал ответ.
– Ты мне не мать, – наконец проговорил он.
– Но ты, тем не менее, ведешь себя как мой сын, – вдохновенно продолжила она, – непослушный и приносящий несчастья.
На лице Фанайала появилась настороженность.
– Подозреваю, что ты привыкла к несчастьям, – ответил он. – Ты – крепкая и стойкая мать. Но не для моего народа, императрица. Наш дом не покорится никакому идолопоклоннику.
Если прежнее возмущение не оставило на ней следа, эти слова потребовали ответа.
– Тогда зачем тебе переговоры?
Воздетые к небу глаза, словно проявленное по отношению к ней терпение уже утомило его.
– Этот сифранг, императрица-мать. Иначе кусифра, демон, который возлежит с тобой в ангельском обличье и зачинает чудовищ в твоем чреве – твой муж! Да… Он воздействовал на меня с таким хитроумием, в которое ты не поверишь. Я и сам едва могу измерить его! Унижения, которые я претерпел, достойные проклятья поступки, которые я видел собственными глазами! Боюсь, что твой муж был недугом моей души…
Произнося эти слова, он направил своего великолепного белого скакуна к другой стороне столика с золотыми предметами, однако коротким движением поводьев развернул коня обратно.
– Каждый его урок, увы, причинял нам боль! Но мы научились, императрица, научились прятать уловки в уловки, всегда думать о том, как это воспримут, прежде чем вообще начинать думать!
Эсменет нахмурилась. Посмотрела на Финерсу, совет которого читался в полном напряжения взгляде.
– Но ты еще не ответил на мой вопрос, – сказала она.
Фанайал усмехнулся в усы.
– Напротив, ответил, императрица.
И Анасуримбор Эсменет обнаружила, что видит перед собой лицо, более не принадлежащее
