выскочка! – фыркнула девочка и прищурила свои голубые глазки. – Вы лучше бы за собой следили, чем Жоржа поправлять. Жорж умнее вас, а вы вот в калошах в гостиную влезли. Очень красиво! – капризно протянула она.
– Остроумно! – снова процедил гимназист.
– А ты все-таки мокрица! – пропищал его братишка и захихикал. – Мокрица и нищая!
Я вспыхнула. Никто еще не называл меня так. Слово «нищая» обидело меня больше всего остального. Я видела нищих у паперти церквей и не раз сама подавала им монетки по указанию мамочки. Они просили «ради Христа» и протягивали за милостыней руку. Я же руки не протягивала и ничего ни у кого не просила. Значит, он не смеет так меня называть!
Гнев, горечь, озлобление – все это закипело во мне, и, не помня себя, я схватила своего обидчика за плечи и стала трясти его изо всей силы, задыхаясь от волнения и гнева:
– Не смей говорить так! Я не нищая! Не смей называть меня нищей! Не смей! Не смей!
– Нет, нищая! Нет, нищая! Ты у нас из милости жить будешь! Твоя мама умерла и денег тебе не оставила. И обе вы нищие, да! – как заученный урок повторял мальчик.
Не зная, чем еще досадить мне, он высунул язык и стал корчить всевозможные гримасы. Его брат и сестра хохотали от души, потешаясь этой сценой.
Я не была злючкой, но когда Толя обидел мою мамочку, я не могла этого вынести. Страшный порыв злобы охватил меня, и с громким криком, не задумываясь и сама не понимая, что делаю, я изо всей силы толкнула моего двоюродного братца.
Он сильно пошатнулся сначала в одну сторону, потом в другую и, чтобы удержать равновесие, схватился за стол, на котором стояла ваза. Она была очень красивая, вся расписанная цветами, аистами и какими-то смешными черноволосыми девочками в цветных длинных халатах, в высоких прическах и с раскрытыми веерами у груди.
Стол закачался не меньше Толи. С ним закачалась и ваза с цветами и черненькими девочками. Потом ваза скользнула на пол…
Раздался оглушительный треск. Трах!
И черненькие девочки, и цветы, и аисты – все смешалось и исчезло в одной общей груде черепков и осколков.
Глава V. Разбитая ваза. – Тетя Нелли и дядя Мишель
Минуту длилось гробовое молчание. На лицах детей был написан ужас. Даже Толя присмирел и вращал во все стороны испуганными глазами.
Жорж первым нарушил молчание.
– Остроумно! – протянул он в нос.
Ниночка покачала своей красивой головкой, глядя на груду черепков, и значительно произнесла:
– Любимая мамина японская ваза.
– Ну так что же! – прикрикнул на нее старший брат. – А кто виноват?
– Не я! – выпалил Толя.
– И не я! – поспешила не отстать от него Ниночка.
– Я, по-вашему, что ли? Остроумно! – обиделся гимназист.
– Не ты, а Мокрица! – выкрикнула Ниночка.
– Конечно, Мокрица! – подтвердил и Толя.
– Мокрица!
