год. Но это же было так давно! Не понимаю, что тебя так злит.
Не понимаю, что тебя злит. Если фраза «в шаге от реальной смерти и с нетерпением ее ожидая» тебе о чем-то говорит, ты, может быть, поймешь часть. Сложно наслаждаться свежим воздухом и доброжелательной компанией, когда запираешься в служебных помещениях или убегаешь за территорию, только чтобы тебя не нашли, когда прячешь синяки под длинными рукавами и брюками, не ешь по два, три дня. Это все прелюдия. Потом тебя затаскивают в подвал и показывают, какая роль тебе отведена в этом сплоченном коллективе, где вообще твое место в мире. Действительно, что же меня так злит?
–Разговор окончен. За мной не иди.
–Только скажи, что ничего не задумала. Я вижу, ты вот-вот взорвешься. Если все будет, как в прошлый раз с Генри…
–В прошлый раз ничего такого не было, – резко прервала она его. – И прекрати постоянно напоминать. Я не горжусь этим, ты знаешь. А сейчас я чувствую себя нормально, твоя помощь здесь не нужна.
–Не нормально. Все это полная противоположность норме. – Он сделал глубокий вдох и отвернулся. – И я не хочу, чтобы из-за этого кто-то пострадал.
–У меня никогда не было такой цели, ты сам знаешь.
–Врешь, как дышишь.
Вида отвернулась, чтобы не видеть, как кровь из его разбитого черепа капает на пол. Какое-то время они не смотрели друг на друга.
–Пожалуйста, поднимись в комнату. Когда подадут главное блюдо, на меня перестанут обращать внимание. Я зайду. – Александр отступил на два шага назад, и казалось, что это причиняет ему реальную боль. Он чувствовал себя беспомощным.
–Не стоит, – заметно мягче произнесла Вида.
–Прекрати это. Я буду сидеть, как на иголках. Что я могу сделать?
–Мне ничего не нужно. Просто я хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Я закроюсь в комнате, включу радио и постараюсь это пересидеть. Успокойся. Иди к гостям и больше не спрашивай меня ни о чем.
Вида направилась к своей спальне, Александр же остался на первом этаже, неспособный сдвинуться с места, и провожал ее взглядом, пока отец не позвал его к гостям.
***
Утро было пасмурное и хмурое, казалось, что вот-вот хлынет дождь, который испортит им все мероприятие. Тучи то сгущались, то рассеивались, но солнце не выходило больше, чем на пару минут, только показывалось, чтобы дать хрупкую надежду на хорошую погоду. Говорили, что в пасмурные дни кататься лучше: солнце не светит в глаза лошади и не может ее напугать. Но речь шла скорее о переменной облачности осенней порой, когда скупые лучи проглядывают сквозь тонкие облака, и нет даже намека на дождь, а не о таких часах, когда боишься, что вот-вот разразится гроза. Лучше уж солнце, чем оглушающий животных гром – но никому не было дела, и никто не собирался отменять так тщательно организованное событие.
Валери знала, что сбор был назначен на одиннадцать утра у особняка Гейнсборо, и, закрыв глаза, представляла себе все так, будто сама была там: в переднем саду всем гостям предлагался ланч: официанты бегали с подносами в руках, разносили легкие закуски и напитки; как всегда, не обошлось
