добавил, хлопнув меня по спине: – Не перевелись у нас мужественные парни!
– Пусть кто хочет, тот и отвечает! Я с этого ничего не имею. Принимаю свой пост. – Дядя Хелеф взобрался на белый валун, вытянулся, придерживая слева свою палку, правую руку поднес к виску и добавил, смешивая русские и лезгинские слова: – Служу Красной горе, Советскому Союзу и его бычкам! Килянусь матриалами двадцать пиятий сиезда Кепесес!
– А как же остальные съезды? – Дядя Шах-Буба решил подтрунить над дядей Хелефом.
– Ими ты сам клянись! – Дядя Хелеф снял свои кирзачи и водрузил их на высокий край валуна. Рядом положил палку, которая наполовину повисла в воздухе. На его ногах были черные домотканые шерстяные носки.
– Это надгробие Хелефа! – указав на сапоги и палку, засмеялся дядя Шах-Буба.
– И означает: я сплю, меня не трогай, так же? – засмеялся и я.
– Нет, – сказал дядя Шах-Буба. – Это означает: я ушел в мир иной, а сапоги и палку там не принимают.
Дядя Хелеф ничего не ответил, словно перестал видеть и слышать нас. Он лег на бурку, с которой встал дядя Шах-Буба, подложил под голову шапку, укрылся другой стороной бурки и начал делать вид, что уснул и храпит.
– Ну пошли, – сказал дядя Шах-Буба, – его выходкам не будет конца.
Дядя Хелеф вдруг подняв голову, крикнул нам вслед:
– Ушедшие в мир иной разве храпят?.. Темный народ!
Дядя Шах-Буба, не отвечая ему, сказал:
– Я сегодня ухожу в село. Не жди.
– Уходи, уходи. Отпустишь Кудрата одного – Гюзель съест тебя вместе с твоими шаламами.
– Я тоже, как и ты, ухожу, чтобы умереть, – сказал дядя Шах-Буба.
Была ли это шутка, или он ехидничал, я не понял.
– Я не смогу, оставив государственных бычков, прийти на твои похороны. Прости уж меня… – Хохот дядя Хелефа уподобился обвалу в горах, а Красная гора ответила ему эхом.
– Чтоб тебе сдохнуть, чертов шут! – махнул рукой дядя Шах-Буба. – Пошли, я заберу свою папаху и палку, – обратился он ко мне.
От хибары пастухов к Откусанному месту вела широкая тропинка. Было заметно, что по ней ходят чаще, чем по другим тропинкам в этих лугах. Мы вышли на тропинку, которая поднималась все выше и выше. Когда подъем кончился, до самого ручья, протекающего по Откусанному месту, она пошла прямо, как по линейке. Отсюда долина между высокими горами виднелась полностью, во всей свой красе. Здесь преобладал густо-зеленый тон. Цветы, словно стесняясь, только начинали распускаться. Долину заполняла черная линия Большой реки, оба берега которой были усеяны большими белыми и серыми валунами. Береговые скальные сломы имели красный цвет. В садах нашего села и в селах, расположенных ниже их, цвел абрикос. Река хоть и находилась далеко, но ее шум доносился до нас. Без этого шума долина походила бы на застывшую, без единого движения картину.
– Ну как, не наглядишься? – Дядя Шах-Буба заметил, что со мной творится.
– Нет, – только и вымолвил я.
– Значит,
