ладони Женьку нисколько не прошибло током, не накрыло оргазмом, даже мурашки не побежали. Просто сразу захотелось остаться тут жить. Спать в этом кресле, смотреть на всё белое, листать чужие медицинские карты, знать, как называется каждый аппарат и кто его производитель, а главное, приходить с ней и уходить с ней, дышать ее туалетной водой, чуть древесной, чуть цитрусовой… И пусть касается железяками губ, залезает прохладным латексным пальцем в рот, пусть будет рядом и думает о ней, заботится, трогает ее уверенными руками. Неужели и она спала с Мадо? Мадо же воплощенная грязь… Тут всё белое, и доктор сама излучает стерилизующие лучи, как возможно, что эти чистые пальцы бывали черт знает где без перчаток, а у нее во рту – только в них? Захотелось разыскать в этих глазах хоть кроху искренней симпатии, внимания не профессионального, живого… Ведь не могла же она с Мадо без симпатии. Хотелось и себе ее тоже. Привыкать понемногу к сатанинским глазам. Ну не такие и сатанинские. Просто странные. Даже приятной такой оригинальности… Она как-то ближе всех прочих, к другим уже не хочется, хочется остаться. «Какая-то своя», – другого определения в Женькину голову не приходило.
И все же она не могла простить себе приступа идиотской болтливости, благодаря которой доктор Фридман к концу приема знала о ней едва ли не всё. И это за короткое время, когда она не сидела с распахнутым, как сундук, ртом.
Консультация закончилась полным Женькиным поражением. Лечение было назначено на послезавтра, на этом они и попрощались.
«Ну кто пытал, а? – Женька с ожесточением вышагивала, стиснув мобильник. Она не собиралась звонить ни по работе, ни домой, ни друзьям. Она ждала звонка из клиники, которого не дождется и, понятно, наберет сама. Разве обязательно было рассказывать доктору про невыносимую Лу, про то, как, наконец, вчера освободилась. Ведь если послушать со стороны, выходит, совсем безвольная личность – больше года терпела тиранию малолетки. А про Эйми – разве наличие такой заплатки на личной жизни – это то, что должен знать твой стоматолог? А почему было не рассказать про пяток отличных бывших, с которыми была практически счастлива, рассталась почти без проблем и неплохо общаешься по сей день! И это всё стоматологу. Который, кстати, и не сказать, что благоволит. «Ведь это, в конце концов, репутация папы! – кляла себя Женя, – Она начнет сплетничать, разнесет по всем знакомым, что дочь доктора Аудендейк жила с гигантским насекомым, а виновата буду я. А про маму, про детство, про три дорожки кокаина и клиническую смерть, и про моего пластмассового Дон Кихота без одной руки, – зачем всё это было сказано? Ну и что ты знаешь к концу визита о Николь Фридман? – Женька беспощадно себя добивала, – кто она, с кем живет, много у нее было женщин, а мужчин, а собак и комнатных растений, ходит ли она на пилатес или предпочитает кулинарный кружок? А ведь ее рот был свободен! Ты не совала в него руку! Но она ничего тебе не рассказала. Значит ли это, что ее биография – чистый лист, без единого события за все тридцать чем-то лет? Нет, конечно! Это значит только, что ты дура! Что притяжение,
