за разворотной площадкой дорога на удивление широкая, но идет круто вниз, а асфальт, возле площадки местами просевший, местами растрескавшийся, здесь представляет собой уже разрозненные островки, меж которыми хлюпает мокрый снег. Карен стискивает зубы, каждый второй шаг отдается болью.
– По этой дороге вагонетки с углем из карьера везли на площадку, а там перегружали, – громко поясняет Турстейн, шагая широким шагом. И немного погодя добавляет: – Значит, родня у вас на острове.
Секунду Карен медлит.
– Да, только я уже несколько лет с ними не видалась.
Разумеется, ему прекрасно известно, какая кровь течет в ее жилах. В отличие от самой Карен у Бюле было предостаточно времени заглянуть во внутреннюю базу данных. И он, конечно же, знает, что несколько поколений назад Эйкены были на острове весьма уважаемым семейством. Богобоязненные и работящие, родители ее отца – или по меньшей мере их родители – и в шторм, и в штиль выходили в море, а по воскресеньям, покорно склонив голову, шли в церковь. Свидетельством тому их могилы в Гудхейме, с черными чугунными якорями вместо надгробий. Не самыми большими, правда, не в человеческий рост и не с цепями, как у лоцманов, но все же с якорями, а не с обычными каменными плитами, какими довольствовались в местах последнего упокоения крестьяне и прочий простой народ. Некогда у Эйкенов было такое право. Но теперь уже нет.
– Н-да, Эйкены… – задумчиво роняет Бюле, словно что-то ищет в памяти, и Карен решает выложить карты на стол. Не все, но хотя бы несколько.
– Боюсь, кое-кто из моей родни имел дело с полицией. Я слышала что-то про ночную охоту в Гудхейме пару лет назад, за что один из моих кузенов отсидел несколько месяцев.
С неудовольствием она думает о здоровенных внедорожниках, которые ночами гоняют по пустошам, с мощными прожекторами на крыше, и о хмурых мужиках, палящих по всем четвероногим, что попадают в луч прожектора. Про самогоноварение и уход от налогов она молчит. Бюле и так знает.
Не отвечая, Турстейн Бюле оборачивается. Молча подставляет руку – для опоры, чтобы Карен могла спуститься по голому горному склону. Она благодарно принимает помощь, колено дергает, когда она при поддержке коллеги огибает скальный выступ. А когда отпускает его руку и смотрит вверх, у нее аж дух захватывает.
Значит, вот это и есть Карбю. Когда-то негостеприимное место работы мужчин с сутулыми спинами и натруженными плечами. Теперь – озеро, окруженное сосняком, голыми стволами лиственных деревьев, кустами и гребнем иссиня-серых скал. Волшебно, мрачно и некстати красиво.
– Гетрюгген, – говорит Бюле, проследивший ее взгляд. – На той стороне расположен залив Скребю, но это вы наверняка и без меня знаете. Думаю, ваши люди скоро закончат, – продолжает он, быстро глянув на часы и коротко кивнув на старый карьер.
Красно-белые пластиковые ленты негромко шуршат на ветру. На краю огражденного участка стоят двое, разговаривают. В своих белых защитных комбинезонах
