говорилось.
Много лет спустя я купил коробочку с такими же зёрнами за тысячи километров от Ташкента – в лавке непальского торговца, в местечке под названием Ковалам – бич, недалеко от индийского города с непроизносимым названием Тируванантапурам. У них был тот же, знакомый с детства, сладкий анисовый привкус микстуры от кашля. Я глазам не поверил – на коробочке было написано “Sim – Sim”. Оказалось, что этим волшебным словом называют обыкновенный кунжут.
Улица, на которой я родился и вырос, была длинной – предлинной. На картах, документах и табличке на доме называлась она «ул. Гоголя», но ещё с позапрошлого века все жители называли её просто Гоголевская. Протянулась моя улица от самого Алайского базара до трамвайного парка Таштрам – пересекая Пушкинскую, Карла Маркса, Куйбышева, Пролетарскую. Но по-настоящему своей я считал её от школы номер шестьдесят имени Шумилова до Ремесленной. Здесь сохранилось изначальное мощение булыжником. Остальные части улицы давно были заасфальтированы.
Застроена она была одноэтажными жилыми домами. У каждого – два – три окна на улицу и входная дверь в нише фасада, с крыльцом и каменными ступенями. У нас эта часть дома называлась по – ленинградски – «парадная».
Между домами – деревянные ворота с калитками. За домами – дворы и сады. Вдоль домов – тротуар, за ним – широкий травяной газон и арык[3] с проточной водой. И в два ряда – высокие деревья: клёны, ясени, акации и гледиции, орешины, белоствольные, пирамидальные тополя, катальпы – по прозвищу адамовы деревья, с огромными листьями в форме сердца и молодые айлантусы, похожие на пальмы, которые мальчишки называли вонючками.
Магазинов на улице не было, но через заборы каждый день мы слышали крики торговцев.
– Ма-ла-кё-у-у! Кислий – пресний – малакё-у! – с раннего утра звали покупателей молочницы – узбечки.
Иногда раздавался протяжный и хриплый стон: «Ве – еи – и-и – и – ищщщь… Ве-еи-и-и- и – ищщщь… Старий веищь биром!» Это шёл по улице и кричал одноглазый бухарский еврей – старьёвщик[4] в длинном халате, с мешками, перекинутыми через плечо. Так он приглашал выносить на продажу ношеную одежду, обувь и ненужный домашний скарб.
– На – а – жи! Нажи – и – тачить – ножницы – ы – ы! – звал домохозяек бродячий точильщик.
По воскресеньям, ещё до молочниц нас будил бесцеремонный стук в ворота и хриплый крик:
– Аткривай! Му-у – ср-р-р! Мусорный директор приехал! Аткривай!
Это орал тощий, неимоверно грязный мусорщик – грек Гриса[5] (так он произносил имя Гриша). А перед домом урчал двигатель его раздолбаной мусоровозки.
Пару раз в месяц раздавалось цоканье лошадиных копыт и грохот колёс по булыжной мостовой. Затем раздавались трубные звуки. Это приезжал татарин – керосинщик на телеге с бочкой и пел в жестяную воронку: «Ки – ира – а-си – ин! Ки – ира –
Арык – в Средней Азии так называется небольшой водный оросительный канал.
Бухарские евреи (историческая справка).
Ташкентские греки (историческая справка) (ссыльные крымские греки, переселенцы из Ставропольского края, политические эмигранты из Греции – Манос Захариас и другие – незакончено).
