я любил спать летом. Ещё несколько жарких дней – и сливы станут мягкими и сладкими. Они будут шлепаться и разбиваться вдрызг. Вишня тоже почти созрела – ягоды стали красными и блестели сквозь листву на солнце. Почему гусеницы едят только листья тутовника? Подождали бы ещё недельку, пока все фрукты поспеют. Вот дуры…
– Деда, а можно я буду спать во дворе? Чтобы гусеницам не мешать. Ведь ночью уже тепло?
– Спи, конечно, – сказал дед. – Если мама разрешит.
…Спать во дворе мне не давали ещё несколько дней. Боялись, что «ребёнок простудится». И тогда я замучил родителей перестановками. Днём поддон стоял под кроватью -
чтобы не беспокоить шелкопрядов. Вечером мы вытаскивали его под окно… Утром опять задвигали…
По правде говоря, я боялся спать над шуршащими гусеницами. Вдруг заползут под одеяло?
Шелкопряды один за другим принялись вить коконы. Сначала паутинку на листиках. Потом забирались в серединку и обматывали себя шёлковыми нитками, во много – много слоёв. Получался крепкий футлярчик – как небольшое яйцо. Это и был кокон. Они получались разных цветов. Одни были ярко-жёлтыми, как наш пол. Другие – бледными, как «слоновая кость». Были оранжевые, как цветы лилейника, и бледно-зелёные, как панели в детской поликлинике. Были белые коконы – как докторский халат. Шёлковые ниточки на них блестели ярче, чем на других.
Я наблюдал за этим процессом – целый день не отходил от поддона.
Отец ворчал на меня:
– Сколько можно валять дурака с червяками? Занялся бы чем полезным!
– У него проснулся материнский инстинкт, – защищала мама.
– Материнский? – хмыкнул отец.
– Ну, отцовский… – поправилась мама и осеклась.
Папаша ничего не сказал – только покосился обиженно и скорчил физиономию. Так, что мама прыснула со смеху.
Наконец все шелкопряды закончили ткать. Гусениц в поддоне совсем не было – только разноцветные коконы.
– Ну всё – самоизолировались! – сказал папа Марк (это слово я тогда и запомнил).
Родители хотя и ворчали, что гусеницы им надоели, но всё – таки переживали за них. А уж от разноцветных коконов оба пришли в восторг. Папе нравились жёлтые. Мама трогала их все по очереди, гладила пальцем – и никак не могла выбрать лучший цвет. Баба Рая рассказывала, что любимыми игрушками мамы Гали в детстве были «солковые тляпотьки».
Когда шелкопряды самоизолировались, меня отпустили спать во дворе. Поддон с коконами задвинули. На железную кровать во дворе постелили ватный матрас. Мама, ещё засветло, расстелила простыню, надела на пушистый плед пододеяльник, взбила пуховую подушку…
После захода в саду темнело быстро. Друг за дружкой загорались звёздочки на небе, окна в домах, абажур над столиком под вишней, лампы – трубки под крышей терраски. На свет прилетели мелкие ночные мотыльки и стали кружиться. Потом прилетела огромная, толстая бабочка виноградной гусеницы. У неё были скошенные назад, как у реактивного
