от хлёсткого удара по лицу.
– Ну вот и пришли, – сообщил Филиппыч и посторонился, пропуская идущего сзади Андрея. – Эх, а раньше-то ведь лес под самое село подступал. Сегодня мы с тобой от опушки в два счёта до дому добрались…
Тот лишь хмыкнул, внимательно рассматривая чёрную крышу, возвышающуюся над высоким бревенчатым забором, до жути похожим на иллюстрации к русским народным сказкам. Не хватает лишь лошадиных и человечьих черепов, чтобы повесить их на острозаточенные деревянные колья.
– А юморок-то у Кузнецовой-то нашей… специфический, – заметил Андрей, не отводя глаз от ограды. – Может, поближе подойдём? Как думаешь, сумеем во двор зайти? Отсюда почти ничего не видно.
– Чего ж нет? – удивился Филиппыч. – Запросто! Топай за мной!
И махнув рукой, снова двинулся вперёд, направляя луч фонаря на забор. Калитка обнаружилась в десятке шагов – и не поскупилась же бабка на дерево! Толкнув её, старик отошёл в сторону и сделал приглашающий жест:
– Прошу!
Андрей ступил во двор, глянул на дом и уважительно присвистнул. И правда, терем: два этажа, свежий, сложенный «в чашу» брус, многоскатная крыша, резные коньки… На первом этаже, огромное, в человеческий рост окно, на втором, мансардном – ажурно-кружевной балкон.
Пока он рассматривал эти хоромы, одновременно прикидывая, как подать Филиппычу идею проникнуть внутрь, тот услужливо водил фонариком, поочерёдно направляя луч на стену, окно, на порог… На мгновение осветил опломбированную дверь, заставив усомниться в целесообразности задуманной проверки, но острый зуд внутри так и подбивал устроить провокацию, поэтому, отбросив сомнения, Андрей повернулся к товарищу, нащупал ключ в левом кармане брюк и спросил:
– Ну что, устроим обыск? Тебе же, наверное, интересно, кто её убил?
– А? – от удивления Филиппыч дёрнулся, рука его мотнулась и сделавший оборот луч на мгновение выбелил ошеломлённое лицо. – Чегойтось не пойму я тебя, Андрюшка. У тебя ордер есть?
– Да какой там ордер! – Андрей фыркнул, достал из кармана подброшенный Борисовым ключ и потряс им перед Филиппычем. – Ордера нет, за то вот что есть!
– Кхм…
Старик кашлянул и скосил глаза на ключ, отчего лицо его, освещённое тусклым светом опущенного фонаря, приобрело жутковатый инфернальный вид. Задумчиво взъерошив волосы, он недоумённо протянул, вплетая в речь клоунские интонации:
– Восемьдесят семь лет живу… Много чего видал, но вот уж не ждал, что самый честный из известных мне ментов и службу-то оставивший из чистоплюйских соображений, предложит мне, пожилому и глубоко порядочному человеку, пойти на дело.
Андрей хмыкнул, но не стал разубеждать Филиппыча в собственной «чистоплюйственности» – все не вполне законные делишки он всегда обделывал в одиночестве, не получив магарыча, палки в колёса не ставил, никогда ни с кем не делился и не хвастался, поэтому у окружающих и правда частенько
