тогда, они бы…
– Поговори-ка с Марсией, – посоветовал Майлз. – Или с Марком. Похоже, это по части их отдела. Я просто хотел…
Майлз замолчал и отошел, вглядываясь в укрытые вечерними тенями кусты подлеска.
Чего он хочет? Спасти достояние предков? Доказать своему умершему деду, что достоин его памяти? Катрионе казалось, что по этой дорожке ее муж готов идти вечно, насколько хватит сил. Но, так или иначе, она присоединилась к Майлзу, который, нервно покусывая под маской свою нижнюю губу, время от времени поднимал взгляд и любовался чудесным смертоносным пейзажем, раскинувшимся вокруг.
– О, господи! – услышали они и поспешили присоединиться к Энрике. Тот, подняв с земли прут, тормошил им жука-радиофага, который размерами вдвое превосходил своих собратьев, уютно устроившихся на стеблях куроцвета. Жук отвечал на действия доктора ворчливым шипением.
– Это не королева? – с опаской спросил Майлз.
– Нет, конечно. Все радиофаги – стерилизованные рабочие особи. Хотя они и растут, и линяют – пока не завершат жизненный цикл. А потом идут умирать туда, куда сносят то, что производят. Собственно, одна из наших задач на опытном участке – определить продолжительность жизни рабочей особи в реальных условиях заражения. Я думаю, кого-то из них мы уже должны были бы потерять, хотя, конечно, эти инсектоиды чрезвычайно устойчивы к воздействию радиации…
Глаза Энрике сузились, он явно увидел что-то важное. Или отсутствие чего-то важного. Он подошел к ближайшей куче отходов и поворошил ее своим прутиком. Фиолетовых фрагментов среди гранул свинцового цвета не оказалось.
Погруженный в свои мысли доктор двинулся к другим кучам. Майлз осторожно последовал за ним.
Осмотрев их все, Энрике поднял глаза и обескураженно улыбнулся.
– Вы мне не поможете? – попросил он своих спутников. – Разойдитесь по участку и посчитайте всех жуков, которых увидите. Все осмотрите – и под листвой, и под упавшими ветками.
Майлз, Катриона и Вадим с готовностью принялись выполнять просьбу доктора. Энрике остался в дальнем конце участка. Майлз орудовал своей тростью, распугав нескольких инсектоидов, попрятавшихся под опавшими листьями и обломками деревьев, – те, переваливаясь на кривых лапках, недовольно поспешили прочь, словно ожившие капли фиолетово-золотой росы.
– У меня двадцать девять, – доложил Майлз.
– Семнадцать, – провозгласил Вадим.
– А у меня двадцать три, – сказала Катриона, глядя на Энрике, который, шевеля губами, продолжал подсчеты.
– Двадцать шесть, – сказал он наконец.
– Итого девяносто пять, – быстро подсчитал Майлз, который всегда ладил с математикой. – Это нормально?
– Как бы сказать, – протянул Энрике. – Все как-то странно. На прошлой неделе я выпустил здесь около двухсот особей.
Было слышно, как глубоко вздохнул Майлз под своей маской.
– Энрике, –
