только времени нет, – улыбнулся он.
Вошедшие мальчики-певцы повесили скрипки рядком над роялем, и сами встали в ряд.
После чего регент собрал партитуры и надел шубу, а чужестранец мимоходом обмолвился словцом с его дочерью, стоявшей неподалёку от рояля, заслушавшись его пением, которое явно пришлось ей по сердцу, потому что на губах девушки играла улыбка.
Ушли. Учитель с дочкой покропили вокруг святой водой, только принесённой с последней службы, а жена учителя всем пожелала большого счастья.
Всю дорогу Подгайский сиял и блистал красноречием. Наконец-то он узнал, что молодого музыканта зовут Бендой. Ревностного регента распирало от радости и гордости, когда тот узнал, что Бенда родом из славной семьи, хотя и попавшей в трудное положение.
Шеренга, окружившая молодого Бенду, в изумлении молчала. Подгайский же, поглощённый созерцанием своего гостя, что даже забыл о своей дочери Марженке, представшей перед всеми в новом прекрасном наряде к Рождеству. А ведь юной незамужней девице не полагалось являться перед мужчинами, среди которых был и холостой чужестранец.
Но ведь девушка была совсем зелёным стручком, свежей ягодкой.
Прекрасно уложенные тёмно-каштановые локоны прикрывала лишь кокетливо сдвинутая на левое ушко шляпка, отороченная мехом; с макушки этой шляпки, богато вышитой золотом, свисала шёлковая вуаль. Девушка была в тёмно-синем плаще с широким лифом, отороченным светлым мехом и обшитой красной складкой сзади. Из-под длинной по щиколотки юбки, спереди украшенной цветным фартучком, виднелись маленькие ножки в тёплых белых чулках и чёрных туфельках на высоком каблучке. Руки согревала большая муфта.
В светлице Подгайского всё стихло. Жена учителя после утренней службы, приступила к своим делам у очага, взявшись за черпак. Сегодня предстояло много хлопот. В гости ждут двоих учителей из других городов, которые будут помогать на хорах, да ещё этот неведомый певец, так ей шёпотом в сторонке напомнил муж. И она варила, жарила, накладывала, – в горшках всё бурлило, а в печке пыхтело. Светлица наполнилась приятными ароматами. На улицах и площадях прихода было тихо. Разве что то тут, то там какая-нибудь горничная или ключница мелькала между домами.
В Сочельник всё стихло, и лишь в костёле на центральной площади ещё затемно зазвенели литавры, загудели трубы. Под громкое вступление священник проследовал к алтарю. Наконец вступили органы, заиграв торжественно и радостно.
Регент играл как никогда. Чувствовал, какая сегодня месса, преимущественно из-за посланного музыканта. Ведь родственник Франтишка Бенды! Всё в мире перед этим меркло. Вон он, на возвышении, справа от рояля, а слева о него хор и музыканты. Прямо как генерал перед битвой. Лицо его приняло серьёзный вид, даже строгий, а горящий взор просветлял весь облик. Потом кивнул головой – раз, два, три! – и скрипки заиграли в унисон.
Парни уже играли
