Лунёв замялся, – Павел Денисович… Я обратил внимание, как вы холодны-с с ним. Меж тем… меж тем человек трагической судьбы. И героической. О нём ещё с Порт-Артура рассказывают. Там же потерял жену и дочь. Вареньку… Обе – от тифа. Контужен был, чудом выжил. Вы и сами, Мария Николаевна, ему в дочери годитесь. Я вас прошу…
– Я… я… постараюсь, Виталий Семёнович…
В рухнувшей темноте Лунёв не увидел, как побелело в волнении лицо Маши…
– Чего изволите, барышня? Холодно вечерами. Может, согреться желаете?
Мария Николаевна подышала на замёрзшие пальцы.
– Неплохо бы чаю. С вареньем.
– Какого прикажете? Кизил, малина, абрикосовое намедни доставили…
– Мне бы…
…её голос утонул в гуле ресторации. У Давыдова по вечерам отбою в завсегдатаях не было.
– Я извиняюсь, шум-с… – половой нагнулся к столику. – Так какого-с?
– Передай в Смоленск, Лунёв подтвердил приезд визитёра в среду, третьего, – прошептала Мария почти на ухо. – Ступай.
– Кизилового с чаем? Сей секунд, барышня! – Горец выпрямился и поспешил на кухню.
Смоленск. Канун декабря.
Клубы дыма уже съели напрочь облупившуюся штукатурку, лампочка под потолком свернулась в жёлтую унылую точку. Банку из-под тушёной свинины вытряхали от окурков уже раз семь…
– Открой, что ли, Илья. Дышать нечем…
– Да шпингалеты все мёртвые, краской замазаны, – раздражённо отмахнулся Юцевич.
– А ты покачай, покачай их… – Егор смотрел на него красными, опухшими с недосыпа глазами. – Возьми их силою своей еврейской.
Юцевич подошёл к окну, подёргал шпингалеты. Один пискнул.
– Я тебе, контра, бо́шку-то сверну… – просипел натужно, тряся другой рукой за ручку.
Рама заходила ходуном.
– Ну что ты, Егор? Чего такой раздражённый? – Гузеев, не отрываясь, листал папку Осы.
– Да устал, Миш… как проститутка после городской ярмарки. Что там, Илья?
– Тьфу, падла! – Юцевич затряс рукой. – Палец ссадил…
– Отойди! – прогремел Егор и, зло схватив со стола чернильницу, всей дурью запустил ею в окно. Битое стекло звоном рассыпалось по полу, и жёлтый от лампы дым устремился на волю.
Гузеев даже не поднял глаз – вытащил из кармана платок и потряс им:
– На, Илюш. Вчера, вроде, чистый был. Замотай ссадину и садись…
Юцевич сел. Егор, повеселевший со свежего воздуха, мозолистой пятернёй гладил себя по лысому черепу.
– Тре́тьего, значит, Карманов едет?.. – в который раз протянул Гузеев. – …на святителя Прокла… Одна машина, восемь казаков… Егор, карту подвинь.
Склонившись, долго постукивал грифелем карандаша по отмеченному кружку.
– У балки берём, так?.. вот здесь… потом плотом на другой берег за изгибом? И ищи
