зубы и ударил наотмашь.
…с такой силой, что она, привязанная, опрокинулась со стулом на пол. Туман заволакивал глаза… Она слышала, как бил есаул сапогами в живот, по почкам… Слышала, как хрустели пальцы под его каблуком… боли не было…
…только глаза… которые не сводила с Косицкого… боясь, что больше его не увидит…
– Устал, ваше благородие… – есаул согнулся, уперев руки в колени, – устал, мать её… Тварь!
Сплюнул и отошёл к стене, тяжело дыша.
Косицкий присел над Машей. Та лежала тихо, казалось, не дышала… Каким-то чувством, волной, которая вдруг поднялась из глубины, откинул прядь её волос над правым ухом…
На секунду—другую белый, как смерть, окаменел… потом завалился на колени, обхватил голову руками и, взрывая вены на шее, закричал…
Владивосток. Январь 1905 года
Буран свирепствовал неимоверно. Рвал ветви с деревьев, вывески со станции, снежными лапищами слепил фонари паровозов.
Вагоны разгружали, как сумасшедшие. Семь минут и следующий. Ещё семь минут, ещё вагон. Больных на средних и тяжёлых не делили, некогда. Паровозы подходили и подходили… Вдвоём хватали по одному, за руки, за ноги и – прочь. В носилки, на вокзал, на пол… Пока на пол, потом разбираться будут…
– Порт-артурских три осталось… – кричал начальник станции по телефону. – Три! Три, говорю… Курьерский с Благовещенска на путях стоит… пока принять не можем… Нет!.. санитарные разгружаем… Да чтоб вас!.. – бросил в сердцах трубку. – Караваев! Где Караваев?
– Там, на разгрузке, семнадцатый-бис… С трупами вагон остался.
– Бегом, Полинушка! Найди его! Двадцать минут и благовещенский ставим.
Полинушка, лет пятнадцати, тщедушная, на голове платочек, пальтишко драповое, валенки на три размера больше, выскочила на платформу… Ветер чуть не сбил её, схватилась за фонарь, глаза от метели ладошкой прикрыла…
Суета на платформе, гомон, крики… телеги к путям подгоняют… страшные мешки из семнадцатого-бис вытаскивать… теней скопище, все туда-сюда… А та сидит одинёхонько на коленочках, ручками себя обхватила, раскачивается…
– Ты с порт-артурского? – Полина кричит, продираясь к ней по снежным торосам. – Звать тебя как?
И сквозь свист пурги слышит:
– Варя…
– А где мамка-то с папкой?
– Не знаю…
Схватила её в охапку. Замёрзнешь насмерть. Пойдём, пойдём! К Кириллу Мефодьичу, он поможет…
Где-то под Ростовом, в ночь на пятое декабря 1919 года
Ключ с грохотом провернулся в замке́. Натужно взвыв, дверь в камеру открылась, и каблуки гулко отмерили шесть шагов до нар.
– Господи, Андрей Васильевич, что они с вами сделали!
Верещагин видел только мутный силуэт. И то одним глазом, второй заплыл.
– Андрей Васильевич, вы меня слышите?
