в доблести и величии.
К сожалению, обстоятельства вынудили меня совершить непоправимый поступок, и ярость вывела меня за границы, которые сын не должен переходить в отношениях к отцу никогда.
Но определенно в этом была воля какого-то бога, ибо, когда мужчина теряет контроль над собой, исполняется предначертанное.
Друзья мои пребывают в здравии, но, как и я, очень грустят от разлуки с родиной и любимыми людьми. К их числу, мой добрый Евмен, относишься и ты. Помогай царю, как только можешь, в чем мне, к несчастью, отказано. Оставайся в добром духе.
Евмен положил письмо и взглянул на Филиппа – тот закрыл лицо руками.
– Я позволил себе… – чуть погодя проговорил секретарь.
Царь вскинул голову:
– Что еще ты себе позволил?
– Подготовить письмо…
– Великий Зевс, я убью этого грека, задушу собственными руками!
В это время Евмен чувствовал себя как капитан корабля, который долго боролся с волнами посреди бушующего моря и уже с порванным парусом и пробоиной в борту оказался вблизи порта – и вот просит измученный экипаж сделать последнее усилие. Он глубоко вздохнул и, вытащив из сумки другой лист, начал читать под недоуменным взглядом царя:
Филипп, царь македонян – Александру
Здравствуй!
То, что произошло в день моей свадьбы, стало для меня причиной безграничной горести, и я решил, несмотря на мою привязанность к тебе, что ты навеки удалишься с моих глаз. Но время – хороший врач и умеет успокаивать самую тяжелую боль.
Я долго думал о случившемся и, полагая, что умудренные годами и имеющие больший жизненный опыт должны подавать пример молодым, часто подверженным страстям, решил положить конец изгнанию, на которое осудил тебя.
Это прощение касается и твоих друзей, которые нанесли мне тяжкое оскорбление, решив последовать за тобой.
В данном случае отцовская милость возобладала над суровой справедливостью монарха. Взамен прошу от тебя всего лишь объявить о своем сожалении за то оскорбление, которое мне пришлось перенести, и заверить меня в том, что твоя сыновняя любовь не позволит тебе снова создать подобную ситуацию.
Береги себя.
Евмен с открытым ртом неподвижно застыл посреди комнаты, не зная, чего ожидать в следующий момент. Филипп молчал, но было ясно: он пытается скрыть охватившие его чувства. Царь повернулся к секретарю слепым, неспособным плакать глазом.
– Что-то тебе не нравится, государь? – наконец набрался мужества спросить Евмен.
– Я не сумел бы написать лучше.
– В таком случае, если ты соблаговолишь подписать…
Филипп протянул руку, взял тростинку и обмакнул ее в чернильницу, но потом задержал руку под тревожным взглядом грека.
– Что-то не так, государь?
– Нет-нет, – проговорил царь, ставя свою подпись.
Однако после этого он подвинул лист и проскрипел пером в нижнем углу. Евмен взял послание, посыпал золой, сдул ее и, поклонившись,
