креста не могла затмить великий холм, и всегда фоном к могиле будет плотная синева борисоглебских незабудок. Не отпугнет крест и белых чаек, живущих на этой стороне кладбища, которые когда-то спутали подступы к синему холму со скалами у берегов Гренландии. По крайней мере, ничто не мешало верить людям в эту версию.
Было утро пятницы. Гроб разместили в фойе городского дворца культуры. Кто-то из близких и, конечно же, мама хотели, чтобы прощание состоялось дома, но Тоня была художественным руководителем и город ее любил. Великий дом Свешниковых не мог вместить всех, а траурный зал городской больницы, пропахший благовониями и свечами, и вовсе отвергал духовную формальность. Потому никто и не удивился выбранному месту прощания.
Перед гробом разместили низкий стеклянный столик. На нем поставили случайно выбранную семьей фотографию Антонины, даже не заметив, что снимок полон непринужденности: на нем Тоне не исполнилось и восемнадцати лет, и в серых глазах отражалась грандиозная снисходительность недавнего девичества. Алиса постаралась вспомнить, когда была сделана эта фотография, но это вызвало только усталость и тошноту. Пришлось прильнуть к боковым колоннам – и она сама не поняла, как оказалась на скамье, рядом с полицейским, назначенным для охраны порядка на церемонии. Страшно было заглядывать в гроб, пусть и уже понятно, какой в нем лежала Антонина. Все было преисполнено такими неправильностями, с которыми жизнь вроде бы не могла существовать, а все-таки существовала – назло всякому здравому смыслу.
Неправильно, что девичья жизнь в четверть от человеческого века отнята у мира обычным случаем. Неправильно, что хоронят Тоню посредственным образом, будто у нее не было и не могло быть великой судьбы, как у Марселя Марсо или Эдит Пиаф. Те успели доказать миру, что представляют собой его плоть и кровь, и уходили с аплодисментами и поклонами благодарного человечества на всех континентах. А если бы Антонину провожали аплодисментами, как быстро бы их эхо облетело планету, как скоро бы оно отразилось от песков Сахары и от тропиков Сальвадора? Но за Борисоглебским Бором только панцирь вселенской черепахи, а уже за ним нет ни славы, ни поклонов. Место Тони должно было быть на Хайгейтском кладбище или в землях Пер-Лашез, куда миллионы добрых людей несли бы цветы. Не здесь. Потому все происходящее и было неправильно.
А еще неправильно, что Антон не приехал – Алиса тщательно всматривалась в лица пришедших, сбилась со счета на шестом десятке, но так и не нашла нужного. Она звонила ему в день смерти Тони, но не дозвонилась. Долгие гудки вызвали у нее желание вырвать себе волосы. В соцсети он не появлялся несколько дней, и тогда она написала ему сообщение, насколько ее духу хватило слов: «Привет. Я никак не могу дозвониться до тебя. Пожалуйста, скорее приезжай. Тоня умерла». Она отправила такое же смс, потому что побоялась, что Антон не объявится онлайн. Но ничего не сработало.
Когда
