аромат ее волос, утопал подбородком в светлых кудрях. Ее тонкие руки скользили по его высоким плечам, крепко хватались за них, будто она теряла опору и пыталась не упасть. «Ты, наверное, – говорила в эти мгновения Тоня, – растешь великаном и скоро будешь подпирать небо».
Рассказывая обо всем этом, Антон часто разглядывал санкт-петербургское небо и нередко сравнивал его с борисоглебским. В Питере вечное зарево, но там, над головой Антонины, тысячи звезд, и от их сияния пылает местная земля, а когда зима приносит снега и речные воды замерзают, то и они мерцают, словно звезды. От этих мыслей становилось тоскливо на душе, и рука срывалась писать для Тони очередное сообщение. О чем? Это никогда не имело значения. Можно было обо всем подряд. Современный Санкт-Петербург был скучен донельзя, но разве Антон мог это признать? И он писал обо всем подряд, чтобы в общей картине здешнего мира Антонина не уличила Антона в тоске по дому. И так Антон писал, что в Питер все-таки приходит ночное небо, и оно покрыто звездами, и эти звезды можно хорошенько разглядеть в водной глади Невы. Он писал, что здесь хороший кофе, почти такой же, что и у них дома, и когда она приедет, он покажет все, чем дышит Питер: местных людей, таких больше нигде нет, проулки и каналы. «Ты только приезжай. Тебя здесь ждут сфинксы Аменхотепа. Они ждали тебя три тысячи лет».
Посыл его сообщений был шутливым, но от тоски он менялся в лице и забывал, что несколько минут назад приковывал к себе внимание рассказами о дальних краях.
– Ну вот. Теперь ты не любишь Питер. Снова, – угадывала Катя.
3
Тоню хоронили в пятницу.
Со дня ее гибели солнце так и не вышло из-за туч и, выглядывая только на какие-то минуты, казалось белым-белым и тусклым. С моря шел ледяной ветер, и до осени оставался месяц.
Алиса помнила, что когда-то часы и дни уже тянулись так же медленно – тогда, когда пропал Саша и город искал его две недели. В этих поисках, да и после них, выручала надежда – она помогала засыпать ночью. А вот сейчас все было однозначно: все знали, что стало с Тоней. В последние сутки Алиса забыла про сон – он остался в прошлой жизни, где ее сестра заразительно смеялась и была довольна судьбой. День ее смерти никак не завершался, став утомительно неразрывными сутками. «Я же сегодня еще видела Тоню живой», – думала Алиса, покупая гроб.
– Какой у нее был рост при жизни? – спрашивала знакомая из салона ритуальных услуг, девушка с пирсингом в левой ноздре – кажется, давняя одноклассница Тони. Этот голос казался Алисе каким-то слишком тяжелым для восприятия.
– Сто семьдесят девять сантиметров.
– А после смерти?
– Как я могу такое знать? – растерялась Алиса.
– Округляем. Значит, надо подобрать гроб в сто девяносто сантиметров. Тело часто вытягивается. Потом учитываем, в чем вы ее положите. Вряд ли в тапочках. Сто девяносто должно быть как раз – если что, вернете.
– Вы серьезно?
– Нет.
Родители вернулись к третьему
