Я же живой человек, в конце концов… Зачем ты тогда насильно толкнул меня в загс, хохол настырный?! Знал ведь небось, догадывался, что не люблю я тебя.
Лена обмякла столь же внезапно, как и взорвалась. Присела на стул, беспомощно опустив руки, и из глаз ее обильным ручьем потекли слезы. Этот удрученный, потерянный вид смягчил Драйзерова, собиравшегося было дать ей достойную отповедь. Гнев в его душе сменился на милость, и он искренне пожалел ее.
– Ну-ну-ну, не надо, – Игорь как можно мягче обхватил руками ее трясущуюся от рыданий голову, – успокойся, все будет хорошо. Пойдем, Лена, тебе нужно прилечь. – Продолжая всхлипывать, она, послушно подчиняясь его воле, удалилась в его сопровождении в спальню.
– Ты тоже ложись, сынок, уже поздно, – обратился папа к Славику, угрюмо взирающему на него. Мальчику было жалко и маму, и папу, но он, увы, не в силах был им помочь.
Игорь остался наедине со своими невеселыми мыслями. "Да, ничего не скажешь, славно встретила дражайшая супруга долго отсутствующего мужа! А чего, собственно, я хочу?! Помнишь, как не мог понять Марину, пожелавшую в первый же вечер переспать с тобой. Это не пошлость – это жизнь. Но Марина была одинокой, а у Лены – семья; неужели она не дорожит если не моей репутацией, то хотя бы честью семьи?! Хоть бери и разводись… Но как же быть тогда со Славиком? Нет, без него я не проживу ни дня, его я ей не отдам… Но ведь и без нее, окаянной, не могу я, не могу. Особенно это остро ощущается в разлуке. Такая невероятная тоска охватывает, что готов, вроде, крылья себе приделать, чтобы хотя бы на несколько минут слетать домой, увидеть их, приголубить… И вот на тебе, прилетел, голубок, да только другой облюбовал твой шесток. "Приперся, видишь ли, а мы и не рассчитывали"… Но Васильев-то, гусь хороший, как он мог?! Друг называется. Нет, видно, в этом грязном, распутном мире никому нельзя доверять, никому…"
Удивляясь Марине, которая еще в его курсантскую бытность согласна была встречаться с ним, заранее зная, что он не любит ее, он почему-то противился принять жертву со стороны Лены, никак не мог смириться с мыслью, что каждый человек, в том числе и его собственная жена, помимо обязанности блюсти верность, имеет также право и на любовь.
В памяти Драйзерова впервые за шесть лет его супружеской жизни отчетливо всплыла картина неприятного разговора с Семеном Филипповичем. Узнав, что, ослушавшись отца, Игорь проигнорировал помолвку с Марусей и решил жениться на другой, которую и представил родителям уже в качестве молодой жены, Семена Филипповича задело не столько сыновнее ослушание, сколько несерьезный, с его, прожившего и повидавшего немало на земле человека точки зрения, выбор сына.
– Дурак ты, Игорь, дурак, – не заботясь о выборе выражений, резал правду-матку в глаза сыну отец, – какую гарную дивчину бросил! Маруся же тебя кохала, ждала, бисов сын! Можно сказаты, добровольно, собственными сапожищами счастье свое растоптал. И на кого ведь променял?! На кацапку с ветром в голове. У нее, як бачу, одни хихоньки да хахоньки на уме. Вона ж даже толком поисты тоби прыготуваты нэ може.
– Ничего, батя, со временем научится. Не это
