можно сообразить. Представил истекающую жиром птичью тушку над углями, одуряющий запах, золотистую, хрустящую корочку, и поспешно сглотнул набежавшую слюну. Но, с другой стороны, может там вовсе и не птица возится, а позубастее кто-нибудь, да покогтистее. Этак недолго и самому в чей-нибудь перекус превратиться. В лесу зверьё всякое обитает, схарчат, да ещё и добавки попросят. С сожалением покачал головой и полез в суму за вяленым мясом. Совсем не тот праздник, но оно-то уж точно не укусит, разве что колдун какой по злобе заклятье нашлёт.
Ничего из холщового нутра добыть не успел, так и замер, не вытащив руку из сумы и безобразно раззявив рот.
– У-у-у-у-у… – заметался меж деревьев отчаянный, полный боли и страха, вой, и тут же стихли все остальные звуки в округе. Даже хлопотливые птицы в ветвях замолчали и затаились. Хотя, им то, чего бояться? На всякий случай, разве что. Судияр медленно вытащил пустую руку из сумы, рот захлопнул, чтобы не залетел кто-нибудь неприятный, и плавным движением потащил из ременной петли верный топор. Никакой добрый зверь так выть не станет, нечего и сомневаться. Не раз случалось и волчьи песни под луной слышать, так и там не так голоса звучали. Этак-то от смертной тоски разве что взвоешь. Ну, или на помощь звать, от самой отчаянной безнадёги.
Судияр осторожно снялся с пенька, медленно распрямился и поудобнее ухватил топор. Сонливость точно рукой сняло. Какой тут сон, когда зверюга непонятная под самым боком воет? Захочешь, не уснёшь. Надо идти, проверять, что за напасть неподалёку образовалась, а то ведь как бы самому потом не взвыть посреди ночи смертным воем. Бездумно похлопал по заднице ладонью, стряхнул приставшие пеньковы трухлявины, и двинулся в ту сторону, откуда вой прилетел.
Раздвинул увесистый, колючий лапник, глянул и замер, оторопев от страха и удивления. На небольшой полянке, сплошь покрытой толстым слоем зелёного, с проседью, мха обнаружился волк. Да не простой, а матёрый, гигантский волчище, про каких только в сказках доводилось слышать. Одна радость – лежит зверюга неподвижно, лапами по мху не скребёт, голову не поднимает, серый хвост безжизненно в сторону откинул. Из разорванного горла не хлещет уже – медленно стекает на зелёную подстилку густая, почти чёрная кровь; не впитывается, так и лежит, свернувшись в большие, тусклые капли. Судияра посетила мысль, от которой похолодели руки и узлом завязались кишки в пустом брюхе. Кто смог этакого хищника завалить? Это ж какой силой надо обладать, чтобы с такой зверюгой управиться?
– У-у-у-у… – вновь ударил прямо в лицо Судияру знакомый уже вой. Он отпрянул и от неожиданности выпустил из руки здоровенную, хвойную ветку – каковой тут же по лицу и получил. Шлёпнуло знатно, что тем влажным жгутом, каким бабы на речке расшалившуюся ребятню гоняют. Но подумать успел – не получилось бы у волка с разорванной глоткой этак-то голосить. Да и лежит он, не шевелится – наверняка сдох. Кто ж тогда воет?
Судияр осторожно выбрался на полянку, голой ногой мох потрогал –
