коляску, и отец с дочерью покатились по просторному салону. Деревянные колеса застучали по паркету. У одной из стен комнаты стояла еще одна фарфоровая напольная ваза, которую чья- то искусная рука расписала китайскими рисунками. Шмалёр направлялся прямо к ней. В нужный момент он затормозил и обогнул вазу, задев лилии. Анриетта закричала. Ее мать тоже. Лепестки посыпались на землю. Ваза не упала. Проехав позади нее, инвалидное кресло снова набрало скорость.
Прежде чем Шмалёр успел сделать еще один круг, у него на пути встала супруга.
– Довольно, Олаф! – крикнула она и вытянула руки.
Инвалидное кресло со смеющейся от удовольствия Анриеттой остановилось у ног матери.
Мадам Шмалёр повернулась к Анне. Острый взгляд хозяйки мог бы разрезать страницу книги.
– Графиня, если это и есть ваши воспитательные методы, я лучше отправлю детей в школу-интернат. Как я и хотела с самого начала.
Наблюдая за этой дикой поездкой, Анна вцепилась пальцами в обивку кресла. Теперь она потупилась и изо всех сил старалась покраснеть. Ей нельзя снова потерять работу. У нее совсем не осталось средств. Место учительницы у торговца сельдью Шмалёра в Париже подыскал ей старый друг.
Отпустив красный бархат, Анна положила руки на блестящую ткань синего платья и тихо ответила:
– Разумеется, мои методы не таковы, мадам. Вы можете не сомневаться, что со мной ваши дети будут в надежных руках.
Как только она произнесла эти слова, Жан пробежал мимо нее и дернул маму за платье.
– Маман, скажи Анриетте, что теперь моя очередь. Она уже и так долго каталась по железной дороге.
Мадам Шмалёр рывком вытащила дочь из кресла: Анриетта даже споткнулась о подол материнского платья. Мадам еще раз мрачно посмотрела на Анну, а затем взяла детей за руки и вышла из салона.
Глава 8. Париж, дом семьи Шмалёр, ноябрь 1851 года
Семья Шмалёр обычно завтракала в шесть часов.
Когда Анна на утро после приезда вкатила кресло в столовую, к окнам все еще липла ночь. Дети сидели на своих местах, положив руки у тарелок и откинувшись на спинки стульев. Лица их раскраснелись от утреннего умывания холодной водой, жесткими щетками и едким мылом.
Во главе стола восседал Олаф Шмалёр. На нем был синий суконный сюртук с бархатными лацканами. Широкий воротник рубашки был модно отогнут вниз.
Мадам Шмалёр нигде не было видно.
– Садитесь, графиня Дорн, – сказал Шмалёр.
Поблагодарив его за предложенное место, Анна пододвинула инвалидное кресло к столу. Напольные часы пробили шесть.
Анна сидела перед столом, полным деликатесов. Шмалёр указал на каждую тарелку и миску, представив их содержимое: бриошь[25], мишь[26] и бульон. Анна кивала вслед каждому слову, стараясь их запомнить. Однако втайне она скучала по простым баденским бутербродам с маслом.
Анна выбрала какой-то пирог, который дети жадно накладывали на тарелки. Она осторожно отправила
Бриошь (
Мишь
